Попрощайся!
Шрифт:
Их дом на улице Пушкина – самый приметный, с башенкой-ротондой на торце – через дорогу граничил с Онежской набережной, вдоль которой тянулся красивый тенистый парк, чуть диковатый, но в последние годы изрядно облагороженный. Лена обходила его по огромному «кругу почета», как она сама называла: у гостиницы «Карелия» поднималась наверх и ныряла в зеленую зону Лососинской ямки, стараясь держаться подальше от спортивных и детских площадок. Короткий переход по улице Правды выводил ее к кладбищу у Крестовоздвиженской церкви. К церкви Ленка была равнодушна, а вот кладбище! О-о-о! Старинное, неухоженное, с кривыми деревьями
Побродив среди могил под исполненные неизбывной тоски песни «Лакримозы», Лена возвращалась к Лососинке, ныряла под мост и неторопливо брела вдоль речки, игнорируя многочисленных бегунов, собачников и мамочек с колясками. Ей нравилось представлять, что вокруг нее снуют бестелесные духи из иных времен, отпечатки некогда живших тут людей. В потоке призраков Лена добиралась до Вечного огня, откуда почти без перехода попадала в маленький, но уютный Губернаторский парк. Осенью деревья щедро посыпали его брусчатку листвой, а Гаврила Романович Державин, похожий на французского вампира-аристократа, смотрел с памятника по-особому хмуро.
Короткий рывок через улицу, дворами, мимо стадиона ПетрГУ, на ходу любуясь замысловатыми масштабными граффити, украшающими гаражи, через Студенческий бульвар – и прямиком в парк Пятидесятилетия пионерской организации. Кто такие пионеры, Лена помнила смутно: вроде такие ребята в красных галстуках, с девизом «один за всех». Или это мушкетеры? Как бы то ни было, от этого парка можно было быстро спуститься к Неглинскому кладбищу, а там вновь на Набережную. И уже оттуда, если оставались силы, Лена топала вдоль озера по улице Варкауса. Если же сил не оставалось или она забывала купить по пути пирожок, можно было двинуться в сторону дома.
Сегодня Лена про еду не забыла. Однако стоя возле уличной кассы «Макдоналдса», вдруг обнаружила, что мелочи в кармане не хватит даже на самый дешевый бургер. Сытный завтрак, приготовленный неожиданно покладистым братом, организм давно сжег и теперь настойчиво требовал дозаправки. Лена недовольно поджала губы и отошла, пропуская очередь. Еще раз вспомнила, что родители не оставили ей денег и списка покупок. Это было так на них не похоже, что смутное чувство тревоги поселилось в Лениной голове, где-то чуть выше виска. Пока еще маленькое, хилое, оно настойчиво толкалось и обещало вымахать до размеров дракона, дайте только повод!
Это казалось тем удивительнее, что мир вокруг оставался светлым и радостным. Стояла необычайно теплая и сухая для начала сентября погода. Янтарным отблеском разливалось по рыжеющей листве солнце: тронь ветку – и просыплется капелью. Люди ходили улыбчивые, рассеянно-нездешние, словно недопонимая, куда подевалось лето. Ведь было же, только что было! Даже машины, блестя телами, проносились мимо с каким-то шмелиным звуком. Не то чтобы такие вещи Настоящему Готу по душе… но кто станет протестовать, когда встречный ветер, как в аэротрубе набирающий скорость на улице Пушкина, ласкает лицо, красиво отбрасывает волосы назад и треплет оборки черной юбки! Могильная сырость и тлен хороши для чатов и соцсетей, когда компанию тебе составляют кружка с чаем и мамины оладьи.
Возвращалась Лена в смятенном состоянии. Подпорченная размышлениями о странностях с родителями прогулка не принесла должного удовольствия. На протяжении нескольких километров, отделяющих ее от дома, у Лены было время подумать, и она использовала его на все сто. С каждым новым шагом червь сомнений становился толще и длиннее, обрастал костяными пластинами и шипастыми наростами. Вспомнились и механические движения папы, и непонятная настойчивость, с которой ей всучили эту дурацкую куклу. Задумавшись на повороте во двор своего дома, Лена едва не столкнулась со стайкой подростков примерно ее возраста.
Девчонки, мгновенно оценив Ленин макияж, куртку-косуху с многочисленными молниями и тяжелые ботинки, заулыбались и, наклоняясь друг к дружке, что-то забормотали, красноречиво стреляя глазами. В другое время Лена бы просто прошла мимо, но, как назло, именно в этот момент образовалась звенящая пауза между песнями, в которую и ворвался тонкий девичий голосок:
– Из две тысячи седьмого звонили, черную помаду обратно просили!
И даже так Лена все еще могла сделать вид, что не расслышала из-за наушников. В другое время. Не сегодня. Неявная пока тревога трансформировалась во вспышку гнева, и Лена, спрятав наушники-капельки в карман, круто развернулась на каблуках:
– Повтори.
– А?
Кучерявая блондинка с розовой челкой обернулась, удивленно вскинув брови. Высокие сапожки, юбка вразлет, приталенный жакет – городская Мальвина. Лена рассердилась. Ведь поняла, что к ней обращаются, а все равно дурочку включила!
– Бэ-э! Глухих везут, поедешь?
Мальвина часто захлопала ресницами, пухлые губки приоткрылись. Кукла магазинная! С силой впечатывая ботинки в асфальт, Лена надвинулась, не без удовольствия отметив, как девочка отшатнулась, завертела кучерявой головой в поисках помощи подружек. Те, однако, не торопились вставать на пути у агрессивной готки и отводили не по возрасту густо накрашенные глаза. Пара сопровождающих их мальчишек стояла поодаль, следя за сценкой с затаенным любопытством.
– Что, прикол слишком сложный? Или, когда не в рифму, у тебя оперативной памяти не хватает? О-о-о, прости! Откуда тебе знать, что такое оперативная память! – Склонив голову набок, Лена состроила нарочито сочувственное лицо.
– Я… ты… – Мальвина попыталась собраться, чтобы дать отпор, но не успела сообразить, что лучше: то ли защищаться, то ли атаковать соперницу.
Лена же, поймав нехороший кураж, шпарила как из пулемета – зло, едко, издевательски. И откуда только взялось!
– …Он, она, они! – встав почти вплотную, выпалила Лена в побледневшее лицо Мальвины. – Личные местоимения, начальная школа, третий класс. Недавно проходили? Это многое объясняет!
Неизвестно, чем бы закончилась эта односторонняя перепалка, но тут фарфоровое личико Мальвины исказилось – вот-вот зальется слезами. Лена никогда не дралась, попросту не умела, но с детства не привыкла спускать обиду. Даже если обидчиц больше. Даже если с ними рослые и широкоплечие парни, способные одной левой отправить в глубокий нокаут. Гордеевская фамилия пылала яростно, звала в неравный бой. Но сегодня было что-то еще. Несвойственная жестокость. Желание унизить глупую куклу, втоптать в грязь, идущее откуда-то извне, диктуемое чужой злой волей. И Лена, поймав это внезапное ощущение, испугалась. Испугалась по-настоящему. Настолько, что застыла с ядовитой репликой на губах, с поднятым в назидательно-учительском жесте указательным пальцем.