Попрыгун
Шрифт:
Соня сглотнула и кажется, вытерла слезинку. Я боялся к ней повернуться и посмотреть.
– Я ее сразу возненавидела, – продолжила она. – Мне была невыносима мысль, что ты пожираешь ее взглядом. А потом ты попросил меня увести ее в безопасное место. Я очень хотела ее бросить там, среди медуз. И наверняка сделала бы это, если бы меня попросил кто-то другой. Но это был ты, благородный рыцарь, скользящий с наивными глазами… И я решила: будь что будет… Но я не смогла.
Я осторожно прикоснулся к ее плечу. Через минуту Соня уже рыдала у меня на груди.
– Я знала, я чувствовала, – всхлипывала она, –
– Беата всех подозревала, – попытался успокоить ее я. – Так что не переживай, ты в хорошей компании.
– Не всех, – криво усмехнулась Соня. – Я же слышала. Тебя она из списка возможных предателей вычеркнула. Впрочем, я тоже так думаю. Тебе эта роль не по плечу. Слишком уж ты честный.
– Ты тоже думаешь, что предатель среди нас?
Соня помолчала, а потом неохотно произнесла.
– Мне кажется, что это Борегар.
– Ты не одинока в своем мнении, – криво усмехнулся я.
– Просто это логично, – рассудительно заметила Соня. – Борегар все знал о нас, мы же о нем толком не знали ничего. И еще мне кажется странной столь иррациональная ненависть, питаемая к нему Кевином. Что-то такое было в их прошлом.
Где-то сбоку отчетливо хрустнула ветка. Псы Борегара одновременно подняли головы и зарычали. Почти мгновенно мне на плечо легла тяжелая рука Кевина.
– Потом договорите, – тихо сказал он, и в слабом свете восходящего солнца его глаза горели нестерпимым оранжевым огнем. – Кажется, у нас гости.
Собаки не прекращали рычать. Кристиан и Борегар проснулись и настороженно смотрели в темноту, пытаясь разглядеть что-либо на фоне наливающегося голубым востока. Псы Борегара уже вытянулись в струнку, готовые броситься на обидчика, да и у Кристиана волосы торчали в разные стороны, изгибаясь под разными углами. Между ними то и дело пробегали голубоватые молнии. Соня не шевелилась, только пальцы в ее руке ловко крутили нож. А мои пальцы чесались… Что впрочем, неудивительно…
Ветка снова хрустнула. В костре треснули угольки, и вверх взвился огонек, осветив приближающуюся к нам фигуру. При виде ее мы невольно перевели дух.
К нам шла девочка, самая обычная девочка в грязном платьице цыганского покроя, осторожно переступающая по холодным валунам босыми ногами. В одной руке она довольно бесцеремонно держала тряпочную куклу, голова которой волочилась по земле. Из-под спутанной гривы черных волос было тяжело разглядеть ее лицо, чумазое и худое. И только громадные блюдца-глаза смотрели на нас без всякой тревоги или любопытства.
– Боже мой, откуда здесь ребенок? – прошептала Соня и невольно сделала шаг к девочке. Кристиан тоже расслабился, перестав искрить. Да и мне полегчало.
Девчушка грациозно шла по мокрым валунам, и в ее походке не было ни капли подростковой неуклюжести. Она шагала, как балерина, мягко, и в то же время точно ставя ноги на скользкие камни. Пышные юбки шуршали в такт ее движениям. Кукла истерически болтала набитой ватой головой, ударяясь о камни. Веревочные косички мотались в воздухе, как бешеные. Казалось, куклу такой способ передвижения очень забавляет.
На полпути к костру девочка застыла и настороженно уставилась на собак. Псы Борегара не переставали ворчать, всем своим видом показывая, как им не нравится непрошенная гостья.
– Не бойся, детка, – ласково сказала Соня. – Они не обидят тебя.
– Вот и первый местный житель, – негромко произнес Кристиан. – Может быть, от нее мы сможем что-нибудь узнать?
– Да ей лет шесть-семь, – презрительно возразил Борегар. – Что она может сказать нам? Скорее уж в ее таборе нам раскроют глаза на этот мир. Только где ее табор? Она наверняка заблудилась…
– Деточка, ты голодная? – участливо спросила Соня и двинулась к ребенку. – А где твои папа и мама?
Соня сделал еще пару шагов, когда Кевин схватил ее за руку. От неожиданности мы все вздрогнули. Псы предупреждающе рыкнули. Девочка посмотрела на собак с неожиданной злобой, сверкнув глазенками.
– Что? – недоуменно произнесла Соня.
– Стой на месте, – холодно ответил Кевин. – Не подходи к ней.
– Почему?
– Потому что это не человек…
Лицо девочки вдруг исказила плаксивая гримаса. Она начала тереть грязным кулачком совершенно сухие глаза и подвывать на одной ноте. Соня неуверенно оглянулась на нее, и девочка тут же протянула к ней руки, хныкая, как третьесортная актриса. Глаза у ребенка при этом оставались холодными и настороженными. Псы рычали, нервно переступая с ноги на ногу, оглядываясь на хозяина. Борегар тоже насторожился и неуверенно посмотрел на выдвинувшегося вперед Кевина, зорко следившего за каждым движением девочки.
– Да брось ты, Кевин, – скривилась Соня. – И кто же это по-твоему?
– Рыбак рыбака видит издалека, – криво усмехнулся Кевин, в глазах которого светилось рыжее пламя. – Это оборотень, такой же как я.
Девочка отшвырнула куклу в сторону и, припав на четвереньки, зашипела на Кевина, как загнанная в угол крыса. На исказившемся личике не осталось ничего человеческого. Исказившиеся черты лица придали девочке демонический облик. Суставы с хрустом принимали другую форму, изгибаясь под неестественными углами. Кожа на лице мгновенно огрубела и превратилась в плотную броню чешуи и шерсти, а нос вытянулся вперед, обнажив торчащие как у рептилии острые зубы. Существо, мгновенно выскользнув из платья, с отвратительным шипением сигануло в сторону и, вскарабкавшись на крутой склон берега, начало щелкать и скрежетать, как саранча-переросток. Припадая на передние конечности, существо смотрело на нас сверху вниз, злобно шипя и подпрыгивая на месте.
– Это еще что такое? – гневно спросил Борегар, поворачиваясь ко мне. Я пожал плечами.
– Впервые тут такое вижу…
Меня прервал многоголосный вой. Существо, с обезьяньей ловкостью скакавшее по берегу, задрало морду к небу и радостно завыло.
– А вот это проблема, – сказал я, растопыривая в стороны когти.
– Кто это? – испуганно спросил Бо.
– Волколаки, – ответил я. – Дело труба, кажется… Надо уходить, если нет других предложений.
– Будем драться, – возбужденно ответил Кевин, под кожей которого уже ходили тугие клубки мускулов. Его суставы так же хрустели, как у той, кого мы считали ребенком, а глаза полыхали горящими угольками.