Попс
Шрифт:
— На хуй нужны нам такие попутчики? — говорит Паша. — Балласт это, лишний груз.
— Ладно, хватит вам ругаться, — говорит Руди. — Давайте лучше добьем пузырь. — Он берет бутылку водки, начинает разливать. — Да, кстати, товарищи музыканты, а в концерт вы не хотите вписаться? Знакомые парни делают сейшн…
— Там, наверно, чисто партийные группы… — говорит Курт.
— Нет, скорей, разделяющие определенную идеологию. «Антибуржуй-фест» называется.
— Такую идеологию мы тоже разделяем, — говорю я. — А вообще, туда вписаться реально? И что, надо билеты выкупать?
— Вряд ли. А насчет реально, нереально… Нет ничего нереального.
Гримерка. На сцене лабает группа. Слышно их плохо, звук в клубе убитый. Перед началом феста звукач укурился «травой». Стас, организатор концерта, бегал, орал — не помогло.
Курт разговаривает с парнем — в очках, стриженный налысо, только сзади оставлен пучок выкрашенных в красный цвет волос.
— Сартр — совершенно другой тип экзистенциализма, чем Шестов, — говорит парень. — Он — активный, действенный экзистенциалист. А Шестов — созерцатель и наблюдатель.
— Ты хочешь сказать, как Камю? — спрашивает Курт.
— А причем здесь Камю? Мы, кажется, говорим про Сартра…
Я спрыгиваю со стола, выхожу из гримерки, двигаюсь по коридору. Прислонившись к стене, целуются парень и девушка. Еще одна девушка сидит на полу, положив голову на колени. Из ноздри свисает сопля. Ко мне подходит упившийся в жопу чувак.
— Джим, слушай, Джим…
— Я не Джим.
— Хуйня, Джим ты или не Джим. Мелочью не поможешь?
Я сую руку в карман, достаю пару рублей и «желтую» мелочь.
— На, держи.
— Спасибо.
Перед сценой с задником «Антибуржуй» слэмуют, едва не падая при столкновениях, десяток подростков. Еще человек тридцать столпились у стен. Большая часть их не смотрят на сцену.
Туалет. В писсуаре, в красноватой блевотине плавает бычок. Из крана в раковину течет тонкая струйка воды. Я расстегиваю штаны.
Захожу в гримерку. Чувак с красной прядью говорит:
— Не надо мне только про Летова. Заебали меня им уже. Всем он вдруг нравиться стал — просто пиздец какой-то.
— Ну так что, что нравиться стал? — говорит Курт. — Что, по-твоему, в этом плохого? Во-первых, не всем, и даже не многим. А во-вторых, если что-то нравится не только тебе и твоей тусовке, то, значит, уже все, говно? Так получается, да?
— Ничего не так. Не надо, пожалуйста, передергивать. Я тебе только сказал, что Летова я не люблю, что он — проститутка…
— Не, Макс, я тебе сейчас точно въебу. Ты выбирай выражения, ладно?
— Я говорю то, что думаю. Можешь делать что хочешь, можешь бить меня, можешь убить меня на хуй, но это ничего не изменит.
— «Нас невозможно изменить, нас можно только уничтожить»?
— Ага.
— Пошел ты, бля, в жопу, Макс. Ты завел всю эту пургу только лишь для того, чтобы понтонуться, показать, что у тебя насчет всего особое мнение. Разве нет? То сам говорил, что Егор — самый настоящий из всех живущих, то вдруг наоборот…
— Когда я такое говорил? Может, тебе он и «настоящий», а мне — нет. То он с НБП, то он с коммунистами, то вообще говорит, что это была игра — поигрался чувак и перестал…
— А разве не он в девяностом году распустил свою группу и три года вообще не играл? Помнишь его слова — «нас хотят сделать частью попса»?
Я говорю Курту и Лехе:
— Пора, наверно, строиться — эти уже давно лабают, должна быть последняя песня.
Леха закрывает книгу, «Джанки» Берроуза, прячет в рюкзак.
Сидим у стойки бара — я, Леха и Курт. Чисто выбритый бармен в белой рубашке — на панк-концерте он выглядит нелепо — ставит на стойку три рюмки водки. На край каждой рюмки надет ломтик лимона.
— Ну, за первый концерт в новом составе, — говорит Курт. — По-моему, все было супер.
— Слушали нас, конечно, не все… — начинаю я.
— Ладно, забудь. Сегодня никто никого не слушал. Много было левого народа. Не знаю вообще, откуда он взялся.
Мы чокаемся, выпиваем.
Подходит девушка в длинной джинсовой юбке и свитере крупной вязки, с тремя нитями бус.
— Привет, Курт.
— Привет.
Она целует его в щеку.
— Что, твоя новая группа?
Курт кивает.
— Я слышала. Правда, частично. Но, в общем, неплохо. По крайней мере, лирика не дебильная. А то большинство групп, которые, якобы, панки — у них тексты говно.
— Да, знакомьтесь, — говорит Курт. — Это — Эмма, она же Валя. А это — Саша и Алексей, мои, стало быть, соратники по группе.
Валя кивает нам обоим.
— Водки выпьешь? — спрашиваю я.
— Выпью.
Я поворачиваюсь к бармену, машу ему рукой.
У столика в углу свалены рюкзаки и Лехины тарелки, сверху — гитары. За столиком — я, Леха, Валя, Макс, Курт, Руди и Паша.
Макс говорит:
— Я не верю в непродажность КПРФ. Они берут деньги у бизнеса точно так же, как все остальные, продают места в списке…
— А причем здесь вообще коммунисты? — спрашивает Паша. — Разговор, вроде бы, шел об анархии?
— А что, анархисты чем-нибудь лучше? Наши, по крайней мере? Ездят за кордон на халяву, жрут там, бухают на западные деньги. А деньги, в конечном счете, дает тот же самый буржуй, против которого мы здесь вроде как протестуем…
— Не, ты задрал уже своей демагогией, — говорит Паша. — Я больше не могу это слушать.
— А тебя разве кто-нибудь заставляет? Мы в свободной стране живем — по крайней мере, формально. Не нравится — можешь отсюда валить куда хочешь, никто тебя здесь не держит…