Попугаи с площади Ареццо
Шрифт:
Пока она продолжала свой панорамический осмотр, появился человек, с которым ей очень не хотелось встречаться: Марселла! Она показалась мадемуазель Бовер еще кряжистей, чем раньше, — голова втянута в плечи, оттуда торчат в стороны толстые руки; Марселла недоверчиво протерла глаза:
— Но… Так ведь вы же…
Мадемуазель Бовер ненатурально рассмеялась:
— Да, да, Марселла, я проездом в Брюсселе. У меня тут остались кое-какие дела: к нотариусу надо зайти, в банк, ну вы сами знаете, как это бывает.
Марселла, стиснув челюсти, кивнула: нет, конечно, она не знает, какие заботы у богатых, и она ни разу в жизни не была у нотариуса.
— Как у вас-то дела, Марселла?
— Это вы специально ко мне зашли?
— Ну конечно. Мне было бы приятно узнать, какие у вас новости.
— Ах, новости… да нету никаких новостей. Или есть, но плохие. Вы в курсе, что мой афганец ушел?
— Да, Марселла, я была еще на нашем континенте, когда это случилось.
И про себя порадовалась собственной находчивости — хорошо звучит это «на континенте».
— Ну а больше-то чему случаться. Ничего и не было.
— Совсем ничего?
— Ничего.
— Марселла, на вас это не похоже.
— А я и не обязана быть на себя похожей.
Она злобно посмотрела на Патрисию с Ипполитом, которые переходили дорогу, держась за руки, и пробормотала:
— Вот ужас-то!
Марселла с недовольным видом обернулась к мадемуазель Бовер и надменно, просто из вежливости, поинтересовалась:
— А что там у вас, в Нью-Йорке?
— В Бостоне, Марселла.
— Ну да, так все в порядке?
— Мы с Джоном… мы очень счастливы.
Марселла едва удержалась, чтобы снова не сказать: «Вот ужас-то!» — и ограничилась вздохом.
В этот момент в кронах деревьев завязалась перепалка. Три небольших попугайчика погнались за серым габонским.
Мадемуазель Бовер проводила их взглядом, ей становилось все тревожней.
— Марселла, хотите скажу вам правду?
— Какую правду, мадемуазель?
— Вы видели Коперника?
— Не поняла.
— Когда я улетала в Бостон, случилось… в аэропорту случилась такая неприятность. Клетка с Коперником перед погрузкой в самолет открылась. И мой попугай улетел.
— И он не живет с вами в Штатах?
— Нет. Впрочем, может, так оно даже лучше: Джон, в отличие от меня, не слишком любит животных. Ну, словом, как вышло, так и вышло.
— Знаете, я его понимаю. Хотя вот собаки… Ну, они, по крайней мере, слушаются. У меня вот лично были две, так они…
— Да-да, Марселла, я знаю. Может быть, Коперник решил вернуться туда, где он вырос и где прожил всю жизнь… На площадь Ареццо.
— Ну да, может быть.
— Правда ведь? — воскликнула мадемуазель Бовер, у которой вдруг проснулась надежда.
— Честно, я его не видала.
— Да?
Благодаря своей выдумке мадемуазель Бовер могла теперь совершенно безнаказанно рассматривать деревья, и она бросилась в сквер с криком:
— Коперник? Коперник! Коперник, ты здесь?
Марселла дала ей покричать в свое удовольствие минут пять, а потом присоединилась к ней с сочувственным видом.
— Жаль мне вас, мадемуазель Бовер. Вашего Коперника тут нету. Я бы его заметила. Да и потом, если честно, в аэропорту он не выжил. Это же все знают. Говорят, птиц засасывает в двигатели. Чпок! И в самую турбину! Ох, простите, мадемуазель, при всем к вам уважении, там уже сразу получился паштет, а не Коперник.
— Вы никогда его не любили!
Разгневанная мадемуазель Бовер уже не могла сдерживаться. Ее доконало безразличие, с которым Марселла говорила о возможной гибели Коперника. Она смерила взглядом коренастую тетку, удивляясь, как это она могла ее выносить столько лет: Марселла не только помощница по хозяйству никудышная, так еще и говорит такие неприятные вещи.
— А как там ваш сын? — спросила мадемуазель Бовер бархатным голоском, уверенная, что Марселлу упоминание о нем не порадует.
— Да разругались мы.
— Почему же?
— Ну, все неудачно вышло.
— Что вышло?
— Ну с этой его невестой. Такая говнюшка-девица! Просто стерва маленькая…
Мадемуазель Бовер приготовилась услышать что-то забавное.
— Ну он хотел нас познакомить на «нейтральной территории», как он сказал. Вообще странное выражение… Мы ж не на войне! Короче, встречу назначили в кафе, в одном дорогом отеле. Ну, мне вообще сразу не понравилось, какую она рожу скроила, когда меня увидела, девчонка-то эта. А что она себе думала? Что я похожа на сына, что ли? Я ж все-таки женщина, а это совсем другое дело, тем более что я уж и вырядилась, как в тридцать лет. Даже шляпу надела.
— Шляпу?
— Ага.
— Это вы-то, Марселла?
— Ну я ж все поняла, что вы мне тогда сказали, мадемуазель… Ну, что мы из разных миров — Пеперики эти и я. Так я уж себе купила шляпу от Инно. С вуалькой даже.
— С вуалькой?
— Ну да, это модно.
— С черной вуалькой?
— Нет, с белой, я же не в трауре.
— И что было дальше?
— Ну, мне показалось, она стесняется, малышка-то, ну я и завела беседу первой, чтобы ей было попроще. Это ж нормально: я и старше, и жизненного опыта у меня больше. Миленько поговорили. Мне так очень понравилось. А вечером сын позвонил и давай меня ругать. Сказал, что не надо было говорить, чего я сказала.
— А чего, например?
— Ничего. «Низкопробные темы» — так он сказал. Я даже слово запомнила, потому что раньше его не слыхала. «Низкопробные». Ну, я посмотрела в словаре. Но мне и сразу-то по его тону было понятно.
— Скажите поточнее, Марселла. В чем он вас упрекнул?
— У девчонки его сенная лихорадка, ну вот мы и заговорили о здоровье. И представьте себе, мой сынок не стерпел, что я рассказала, что у меня опущение органов. А между прочим, опущение органов — это больно. Ну и я рассказала, как я лечу запоры. Вы же знаете, мадемуазель Бовер, у меня всегда была с этим проблема. А все потому, что моя левая ободочная кишка…