Попутчик
Шрифт:
— Оставь мои штаны на мне, — умоляет она.
Абсолютно нет.
— Нет, Селена. Я собираюсь увидеть каждый дюйм тебя. Мне нужно знать, где у тебя болит.
Слезы текут по ее щекам, неконтролируемое переполнение ее эмоциональной боли. Я стягиваю с нее брюки, и у меня открывается рот. Еще синяки. Худшее — это большая отметина, которая занимает всю длину ее внешнего левого бедра. Предполагаю, это тот, что причинил ей боль, когда я придавил ее своим весом. Мое колено вонзилось в эту область, удерживая ее ноги вместе, пока я входил глубже в нее.
— О, кролик, — шепчу я, проводя рукой по ее бедру, заставляя ее чуть не подпрыгнуть от боли. Интересно, как я не причинил ей вреда в машине, но потом вспомнил, что нога была на подушке заднего сиденья, когда я был над ней. Все это имеет смысл.
Моя эрекция исчезла, и член безвольно повисает между ног. Она плачет, пытаясь снова прикрыться. Выглядит пристыженной больше всего на свете, что раздражает меня во всех неправильных отношениях. Стыд — это не то, что она должна чувствовать. Ее гребаный муж должен нести это бремя, а не она.
— Обычно я хорошо переношу боль, — оправдывается она, застегивая штаны дрожащими пальцами. — Я к этому привыкла. Но твое колено вдавилось прямо в этот синяк, — она дотрагивается до левого бедра, — И это было слишком.
Когда она переводит дыхание, чтобы продолжить болтовню, я пользуюсь шансом притянуть ее к своей груди. Она проглатывает слова вместо того, чтобы продолжить. Мое сердце разрывается из-за нее, и я не понимаю, как это может быть, когда у меня его никогда не было. Я никогда не испытывал сочувствия ни к кому и ни к чему. Но моя вина смещается в моем эгоистичном сознании. Если бы она не пыталась сыграть Спящую Красавицу, я бы так ее не прижал. Я проклинаю себя за то, что снова сваливаю вину на нее. Я тот, кто был слишком напорист.
— Милый кролик, — шепчу я, — Я собираюсь трахнуть тебя, а потом мы возвращаемся в Нью-Йорк.
Она смотрит на меня и пытается вытереть слезы с щек.
— Но… почему?
Я убираю волосы с ее лица. Оно липкое от соли ее слез.
— Потому что я собираюсь убить твоего гребаного мужа.
Она качает головой.
— Мы не можем.
Я сжимаю ее волосы в кулак.
— Что из этого?
Вместо ответа она опускает челюсть и позволяет своей нижней губе дрожать.
— Милый маленький кролик, — рычу я, — Я могу ответить на это за тебя. Конечно, я могу тебя трахнуть. Я только что был внутри тебя. И поскольку я убийца, могу убить твоего мужа за то, что он нанес тебе эти синяки. — Мои пальцы скользят по ее груди, лишь частично скрытой блузкой. Я опускаю руку между ее бедер и двигаюсь вверх, мимо синяков, которые заставляют ее вздрагивать.
— Мы не можем его убить.
Я наклоняюсь ближе к ее рту.
— Мы нет. Ты ничего не будешь делать. Я позабочусь обо всем, так же, как позабочусь о тебе. — Я целую ее, и у нее перехватывает дыхание, когда я стягиваю с нее штаны. Она выскальзывает из них, и я смотрю на нее. Полностью.
Она голая, за
— Не смущайся своего тела. Эти отметины тебя не позорят. Они позорят его. Твой муж — кусок дерьма.
Она вздрагивает при слове "муж", и мои глаза сужаются.
— Черт возьми, кролик! Перестань, блядь, думать о нем. Ты ему безразлична.
— Но…
— Никаких «но». — Я разворачиваю ее и притягиваю ближе. Провожу грубой рукой по большому синяку на ее левом бедре, и она вздрагивает. — Это не от мужчины, которому не все равно.
Она усмехается.
— Похищение женщины под дулом пистолета — это нормально для тебя, правда? Как ты это назовёшь?
Я прикусываю чувствительную кожу ее плеча. Мой член твердеет напротив ее задницы.
— Отчаяние? Твой счастливый день? — Говорю я с ухмылкой, целуя то место, куда укусил, и клянусь, вижу намек на улыбку на ее лице.
Я осторожно обнимаю ее за талию, пытаясь избежать синяков на ее животе, когда наклоняю ее над кроватью. Когда ее локти касаются матраса, на него давит только отметина на запястье. Никакой боли.
Я провожу руками по ее бокам, обводя синяки, которые обвивают и облизывают ее спину. Ее задница каким-то образом остается бледной и идеальной, на ней нет ни следа. Я чертовски сильно хочу это изменить, но ей нужно оставаться незамеченной… пока. Мне нужно доставить ей удовольствие, когда покажу ей, каково это — иметь настоящего мужчину внутри себя. Мужчину, который такой же злой и жестокий, как я, но все равно не ударил бы ее.
— Лекс, — шепчет она. В этом слове есть намек на тоску, желание, которое я отчаянно хотел услышать.
— Чего ты хочешь? — Рычу я. — Используй свои слова. Ты же знаешь, мне это нравится.
— Я хочу, чтобы ты был внутри меня.
— Внутри чего? В твоей заднице? Твоей киске?
— Моей… киске.
— Хорошая девочка.
Сжимая ее волосы в кулак, хватаю свой член и вхожу в нее. Она хнычет, когда опускает голову и кладет ее на кулаки. Она чувствует себя невероятно. И выглядит потрясающе. Я наклоняюсь над ней и провожу рукой по ее животу, пока не достигаю сочащегося возбуждения между ее ног.
— Черт возьми, кролик, — стону я, когда провожу пальцами по шву ее киски. Ее клитор набухает под моими прикосновениями. Я тру его, пока она не прижимается ко мне, чтобы взять мой член глубже. Поднимаю ее к себе, обнимая свободной рукой ее грудь. — Твой муж такой чертовски тупой. Ты ведь знаешь это, верно?
Она колеблется на мгновение, прежде чем хныкнуть "да".
— Я собираюсь трахнуть тебя в твоей постели дома. Заставить его смотреть. Хочу, чтобы он смотрел на то, что он потерял, до своего последнего вздоха.