Попутчики

Дело было в конце октября. Как-то так вышло, что в купе оказалось пятеро, но заметили это, только когда уже пора стало ложиться спать. До этого, за разговором, никому в голову не пришло пересчитать попутчиков. А тут глядь — пятеро на четыре места.

Дедок, так и не снявший потертого серого пальто и шарфа даже в душном купе, сразу предложил посмотреть на билеты. Все потянулись за сумками и кошельками. Билетов оказалось ровно четыре, хотя каждый достал по одному.

И ведь не пил никто, даже чай еще не предлагали. Парень в трениках,

— Ничего не понимаю! — авторитетно сказал дедок.

Все согласно заохали и захмыкали.

— Как это так — нас же пятеро, а билетов четыре. И у каждого есть билет. Так не бывает!

Стали считать вслух, тыкая пальцами в попутчиков. Мнения разошлись. Кто считал по именам, Марья Сергеевна, Серафим Эдуардович, Колян и Оленька, у тех выходило четверо. А кто по головам — пятеро. Стали шуметь и спорить, а Серафим Эдуардович и креститься. Тут вроде в мозгах прояснилось, и все сошлись на том, что их четверо, и мест на всех хватит.

Решили ложиться спать, пока не поздно. Кто знает, что потом будет — может к ночи и шестерых насчитают. Трое улеглись по полкам, а Оленька осталась растеряно стоять посреди купе, сжимая в руках одеяло. Места для нее не хватило.

— Вот что, дорогуша, — сказала Марья Сергеевна, — а ты посчитай, кто на полках лежит.

На полках лежали сама Марья Сергеевна (на нижней правой), Серафим Эдуардович (на нижней левой), и Колян (на верхней правой). И все, свободных полок не осталось. Оленька испугано пересчитала еще раз. Теперь на верхних были Серафим Эдуардович и Марья Сергеевна, а Коля снизу слева. И опять свободных мест вроде как не осталось.

— Надо идти за проводником! — решительно заявила Марья Сергеевна, встала с нижней левой полки и, сунув ноги в потертые тапки, вышла из купе.

Не было ее долго. Вернулась Марья Сергеевна недовольной и зло сообщила, что проводника на месте нет, все купе в вагоне заперты, и даже туалет, и тот закрыт на амбарный замок.

Тогда уже все обеспокоились и решили пойти найти хоть кого живого. Стучались во все купе, дергали за ручки, но никто не открыл. Колян даже сбегал в соседний вагон, так и там никого живого не оказалось. Больше никто по вагонам бегать не решался. Спать тоже не ложились. Впятером сходили за кипятком, впятером же сели пить чай. Молча, испуганно и подозрительно оглядывая друг-друга под стук колес и чайных ложек. Прошло минут двадцать, а то и все сорок. Никто не спешил заводить разговор, будто всем казалось — стоит озвучить, что здесь творится чертовщина, как станет еще хуже.

Наконец Колян встал, натянул кожаную куртку, смачно выругался и неразборчиво пробормотал что-то про покурить. Он скрылся за дверью, и снова все погрузились в молчание. Затем послышались неспешные шаркающие шаги. Мужской голос в конце коридора спросил визгливо и громко, так, что в купе было все прекрасно слышно:

— Огонька не найдется?

Колян промычал тихо и утвердительно.

— Ну разве ж это огонек! — пренебрежительно высказался голос. — Вот у меня будет огонек так огонек!

Затем что-то громыхнуло, будто взорвалось, и Колян стал кричать и громко ругаться.

— Беда случилась! — подытожила Марья Сергеевна боязливо, не пытаясь даже встать и выйти посмотреть.

Все с ней были согласны.

В относительной тишине прошло минут пять, затем кто-то зашагал к купе. Все напряглись, но это оказался Колян, только весь будто в саже, и волосы опаленные. Объяснять он ничего не стал. Судя по безумному взгляду, потому как не мог.

Оленька тогда встала и заперла дверь изнутри — а то вдруг кому еще огонек понадобится?

— Тоскливо как… — ни к кому не обращаясь, тихонько сказала она.

— Может, окно откроем? — спросила Марья Сергеевна. — А то и правда, в духоте, с закрытой дверью сидеть…

Подняли шторку, раздвинули занавески, приоткрыли шелку, из которой потянуло свежим воздухом. Все сразу как-то приободрились. Поезд шел по холмам, покрытым сочной травой, хотя началась уже вторая половина осени. В ярком свете луны по одному из пригорков неспешно шагал тяжеловоз с махоньким всадником на спине.

— Малец, видно, в ночное вышел, — пояснил Серафим Эдуардович. — Смотрите, у него коров-то сколько!

Но он ошибся, это были не коровы. Уже стояла ночь, но и в темноте можно было разглядеть, что всадника окружали фигуры вроде бы человеческие, но не совсем — все какие-то сгорбленные и перекошенные, с огромными длинными носами. Будто пни ожили и пошли гулять на лугу.

— Боже сохрани, — испуганно прошептала Оленька, — он что, троллей пасет?

За окном заливисто рассмеялись.

— Закройте, закройте, пока можно! — Оленька взвизгнула и поджала ноги, будто увидела противную мышь.

Колян смотрел в окно все тем же безумным взглядом и вставать не спешил. Марья Сергеевна изобразила рукой какой-то знак — возможно, это она пробовала неумело креститься. Серафим Эдуардович встал и потянулся к окну со словами:

— Что ж вы все коров-то испугались!

— Ты, дурак, кого здесь коровой обозвал? — спросил скрипучий голос, и в щель просунулся длинный бородавчатый нос.

Тут Колян наконец пришел в себя. Он схватил со стола недопитый стакан чая и швырнул прямо в страшный нос. Попасть он не попал, но нос убрался.

— Ну вы, ребят, даете, — обижено сказали за окном, — я же к вам по-хорошему.

— Что, чаек не понравился? — издевательски протянул другой голос.

— Чаек? Где чаек? — наперебой заволновались невидимки.

Затем в окно, со скрипом и чпоканьем, протиснулось не меньше 10 носов сразу, один краше другого — в бородавках, кривые и мясистые. Самый длинный — сантиметров 25. Носы шевелились в разнобой, явно принюхиваясь.

— Да, да, чаем пахнет! — взволновано сказал обладатель самого красного носа, удальски загнутого вверх.