Попутный ветер
Шрифт:
— Думаешь, твои сваты? — спросил Камень, разглядывая мешочек с отравой. — Смотри, вязь вышита. Вроде как метка.
Ягода покачала головой, вглядевшись.
— Нет. Люди так не нападают.
— Кто ж тогда? — возразил тихонько Камень.
— Нелюди. — Она замолчала, сдвинув тонкие брови.
Какие ж тут нелюди могут быть? Ведь и у них — когти, лапы, зубы. Не звук, убивающий бескровно. Теперь, задним числом, Камень припомнил, как все удивлялись, слыша, что он возвращается домой в королевство без магии, будто и не знали о таком. И ладно бы кто-то дальний. Но соседи — болотники! Просто заговор какой-то. На полное уничтожение. Промолчал о своих догадках — пугать Ягоду не хотелось. Наверное, она до самого нападения верила в сказки. Вон, за нелюбого выходить замуж не захотела.
Камень понюхал порошок — тут же зачесалось в носу от едкого запаха.
— Хорошо, что воду спасла. Потому и колодезник тебе помог, видимо.
— У нас везде бьют ключи. Отрава быстро бы разошлась по земле. А ты каким ветром у нас оказался? — вскинулась вдруг.
Помотал головой, усадил снова, недоверчивую, подтыкая плащ.
— Сиди уж. Не пришлый я. Свой. Ушел за счастьем, видно, когда ты только в планах у мамки с папкой была. Думал, научусь магии, наколдую себе, чего захочу. Только не задалось. Вернулся домой, а тут… Пес вот. Да ты, Ягода.
Камень притащил свою котомку, разделил на троих сухари с солью. Пес проглотил свою долю за мгновение. Девушка же принялась рассасывать каждый кусочек, как лакомство.
— А ты сам чей? — спросила хмуро парня.
— Ничей. — Он махнул рукой в сторону дома. — Родители умерли, мне еще восьми не исполнилось. Чтобы с теткой Горошиной не жить, сбежал.
— А я дочь Смородины, слышал?
Камень кивнул. То-то чернявая такая, как смородинка. Мать девушки как раз на сносях ходила, когда мор унес его родителей.
— О тебе Гороховы всегда говорили, что ты вернешься с полными торбами добра, — сказала Ягода.
Камень высыпал на дорогу крошки из котомки:
— Вот оно, мое добро. Зря сородичи надеялись.
Она сначала посмеялась, а потом вдруг покраснела и потупилась.
— Чего ты?
— Да, так. — Отвернулась в сторону, принялась кусать губу, чуть ли не до крови.
— Говори уже.
— Глупая я, — выдавила Ягода. — Мечтала, что приедешь, увидишь меня и влюбишься до смерти. Будешь бывалым и богатым. Расскажешь мне про дальние страны.
Камень почувствовал, как жаром заливает тело. Вспыхнул весь, словно кукла соломенная. А спичкой оказалась эта чернявая девушка.
— Чего ж глупого, — шепнул, потому что горло перехватило. — Расскажу, если слушать будешь.
И долго рассказывал Ягоде, где был и что повидал, пока она, сморившись, не положила голову ему на плечо. Пес лег в ногах и тоже заснул. Камень же сидел и стерег этот сон, думая, что порою сокровище находишь не в чужих странах, а у себя под носом, да еще в тот момент, когда кажется, будто потерял все, что мог; когда бежишь от магии, но сам оказываешься в страшной сказке, и только тот, кто рядом, дает тебе силы верить, что она закончится хорошо.
ЗАКОЛЬЦОВАННАЯ СКАЗКА
В центре одного из королевств Империи находится храм Единых. В нем до сих пор верят, что Жизнеродящая и Мракнесущий — одно целое, что они могут идти только рука об руку, что никто из них не помышляет избавиться от другого, потому что иначе не будет им жизни.
Единые не настаивают на своей вере, не готовят фанатиков и адептов. Желание всех вокруг убедить появляется только тогда, когда сам сомневаешься, а они не сомневаются.
Настоятельница в храме — матушка Маноа — высокая статная женщина с тонким ободом на распущенных седых волосах. И она искренне верит в то, что каждый следующий день будет только лучше предыдущего. Своему чутью она доверяет, как и морщинистым рукам, вынянчившим ни одно поколение Единых.
Каждый новый день Маноа встречает в детской. Смотрит на сопящих, пока не рожденных младенцев и наставляет их на долгий путь, в гармонии с собой и миром.
Сегодня ничем не отличается от вчера и завтра. Впрочем, нет. Иногда оно отличается.
Маноа поняла это, когда на пороге показалась юная Эстея, всполошенная, как согнанная с яиц курица, и закричала:
— Матушка! Матушка! У ворот храма — младенец!
Сердце настоятельницы не сбилось ни с одного удара.
— Перестань кричать, милая. — Тяжело поднявшись с колен, Маноа окинула взглядом свою обитель, где провела без малого полтора века.
Несколько десятков спящих младенцев уютно сопели носиками в своих колыбелях. К счастью, ни один не впитал беспокойства Эстеи, не заворочался, не открыл нежно-голубых глаз с сияющими желтыми зрачками.
— Пригляди за малышней.
Это прозвучало ни просьбой, ни приказом. Просить Маноа не могла по своему положению среди Единых, приказывать — по той же причине.
— Я разберусь сама, — пообещала старуха.
И Эстея сразу успокоилась. Матушка слов на ветер не бросала. Ее речи можно было заносить в скрижаль на веки вечные.
Маноа кивнула девчушке и вышла. Шаги гулко отдавались в пустынных коридорах. В этот час полагалось еще нежиться в теплой постели, воровать ласки зарождающегося дня и благодарить богов за то, что скоро встанет солнце. Лишь матери Единых полагалось охранять сон будущего поколения, петь песни, воспитывающие ум и пробуждающие вековую память. А настоятельница знала очень много песен.
Она не спешила: в ее возрасте не бегают. Ей приличествует ходить степенно и важно. Гостья за воротами подождет, кем бы она ни была. А если не дождется, значит, просто боги отвели.
Настоятельница подошла к высоким крепким воротам, с трудом отодвинула тяжелую задвижку. На плечо старухи, царапнув острыми коготками, опустилась крылатка. Зверек сонно моргал круглыми глазками, мордочка, как всегда, была невероятно умильной и подвижной. Кожистые крылья хлопнули Маноа по плечу, а потом сложились за спиной зверька. Крылатка не мешала хозяйке.
Настоятельница подумала, что силы скоро начнут изменять ей, придется подыскивать помощника, чтобы встречать приходящих. Она вспотела. Колени подрагивали. В спине появилась точка обжигающей боли, которая незаметно разлилась по всей пояснице. Маноа поморщилась и одним рывком распахнула ворота.