Попытка говорить 3. Нити понимания
Шрифт:
И сине-туманная тьма поглотила всех, оставив каждого из явившихся "в гости" риллу в одиночестве… ненадолго.
Мгла. Никаких ориентиров – только переливы чужой Силы, равнодушные, как морские валы вдали от суши. Куда плыть, разницы никакой. Можно и не плыть, а просто парить…
Если бы ещё пребывание в неизвестности не оказалось странно болезненным!
– Лугэз…
Тихий шёпот на грани слуха. Впору принять его за галлюцинацию, если бы не повтор:
– Лугэз! – чуть громче, чуть настойчивее.
– Я здесь.
Из непостижимой пустоты – взгляд. Один лишь взгляд, направленный поток внимания.
– Ты хочешь измениться? Хочешь обрести свободу от навязанных обязательств?
Превратившись из шёпота в смутно знакомый голос, вопрошающий пропитал слова своей властью почти до утраты вопросительной формы. Его вопросы подобны риторическим.
– Хочу, – отвечает Лугэз. – Но это не в моей власти.
– Зато моей власти – теперь – для решения этой задачи хватит. Если ты попросишь.
Колебание весов. Уверенность против сомнений, привычка против… чего?
– Если? А если не попрошу?
– Тогда ты останешься ищейкой при собственном отце. Хочешь?
– Нет!
– Подтверди решение в последний раз. Итак?
– Я не хочу оставаться ищейкой. Доволен?
– Более чем. А сейчас приготовься: будет тяжело.
Но предупреждение помогло не сильно. А чуть позже Лугэз и вовсе забыла о нём.
Хруст въевшихся в душу оков подобен был таинству рождения…
Чуть раньше:
– Ты уверен, что тебе не нужна помощь?
– Нет, Манар, помощьмне не нужна. Но вам с Ладой отнюдь не повредит очередной урок. Поэтому – прошу, присоединяйтесь… и как следует запоминайте, что делают противники. Редко когда ещё выпадет случай понаблюдать за великим искусством древних риллу!
– А как насчёт меня?
– Странно, что ты спрашиваешь, Ангел. Я могу вплести в узор из событий и Нитей любые действия. Ну… почти любые. Так что, если не хочешь просто наблюдать, – действуй! "Недостоин свободы тот, кого можно сделать рабом".
Или: "Попавший в рабство и смирившийся с ним, а после бунтующий – уже не человек, жаждущий свободы, а всего лишь непокорный раб".
Верно? В общем, да. Но это – правота формальной логики, ограниченная по определению. К тому же есть другое высказывание, как мне кажется, более подходящее к случаю: "Поклонение героям всегда выражается одинаково: сами на какое-то время становимся готовы совершить подвиг". Да, легче оставить коленопреклонённого таким, каков он есть. А поди-ка, распрями его!
Но стоит подать пример – и как знать, не распрямится ли коленопреклонённый сам? По собственной, никем не навязанной воле.
Или, в данном случае, сама.
Что ж, попытаюсь. Улло получил крест, а Лугэз… ей достанется факел.
Мы шли этапом. И не раз, колонне крикнув: "Стой!" – садиться наземь, в снег и грязь приказывал конвой. И, равнодушны и немы, как бессловесный скот, на корточках сидели мы до окрика "Вперёд!" …и раз случился среди нас, пригнувшихся опять, один, кто выслушал приказ и продолжал стоять… Минуя нижние ряды, конвойный взял прицел. "Садись! – он крикнул. – Слышишь, ты? Садись!" Но тот не сел. Так было тихо, что слыхать могли мы сердца ход. И вдруг конвойный крикнул: "Встать! Колонна, марш вперёд!" И мы опять месили грязь, не ведая куда, кто – с облегчением смеясь, кто – бледный от стыда. По лагерям, куда кого, нас растолкали врозь, и даже имени его узнать мне не пришлось. Но мне, высокий и прямой, запомнился навек – над нашей согнутой толпой стоящий человек.Никакого принуждения. Нельзя принудить к самостоятельности, к выбору, к свободе. Но иметь врезавшийся в память пример внутреннего достоинства и силы – достаточно.
Не хочешь бледнеть от стыда? Стой прямо и говори правду. Лев останется львом, даже умерев. А шакал… что ж, все живые смертны. И шакал в итоге тоже сдохнет – шакалом.
Вот тебе твой факел, Лугэз дочь Сьолвэн. Ступай!
– Чего стоим, кого ждём?
Онлус Хиом вздрогнул. Рильшо – на мгновение закаменел, точно вышедший на ночное шоссе олень в свете галогенных фар.
– Рин?!
– Не совсем. Одно из тел-отражений.
– Это как?
– Полезный инструмент для желающего находиться во многих местах сразу, занимаясь при этом многими делами. Сьолвэн использует… отдалённо схожую технику. Но – к делу.
Онлус снова вздрогнул. Рильшо покосился на тлеющее сквозь дыру в небе злое сияние и, проведя несложный расчёт (раз Рин позволяет себе рассылать "тела-отражения", значит, битва с риллу идёт более чем успешно), спросил:
– Чего хочет от нас великий?
Нежданный гость смерил красноречивым взглядом поочерёдно обоих беглецов, потом кучу прихваченных ими "трофеев", дёрнул углом рта…
– Ничего.
И – исчез. Так же мгновенно и беззвучно, как появился.
"Таракан под тапком", – подумал Онлус. На коллегу-магистра он старался не смотреть и даже скроил невозмутимую мину, но себя-то не обманешь… "Я – паршивый таракан!" О чём думал Рильшо, осталось неизвестно. Но именно он направил полёт облака обратно. А Онлус возражать не стал.
Бывшие Ночные Шипы возвращались в Ирван.
Возвращался будущий ученик Сьолвэн, создатель уникальной школы "тёмных" химерологов и "тёмных" же целителей. Возвращался авантюрист и экспериментатор, будущее которого тихо расслаивалось на несколько равно интересных путей. В промежуточном итоге одного из которых в Аду становилось одним Князем больше, на другом возникало философское течение "всеобщего симбиоза", а на третьем в Ирване появлялся ещё один высший маг, посвящённый Ветра Ночи.
Рильшо и Онлус возвращались домой, и танец вероятностей изменялся сообразно их решениям.