Попытка к бегству

Есаулов Максим

— Нет.

— Ты врешь?

— Нет.

— Врешь!

— Ты же сама просила.

— За-гры-зу!

Хорошо разговаривать в темноте. Никто не увидит, как ты улыбаешься.

* * *

— Саня, возьми тапочки!

— Спасибо, я так.

— Одень, говорю! Я еще полы не мыла!

В прихожей «хрущевки» не развернуться. Юлька прижалась к стенке, высоко подняв мешки с продуктами.

— Проходи уже куда-нибудь, пока не

передавил все.

Протискиваясь, он наткнулся ладонью на ее грудь.

— Не сейчас. Боюсь — родители не поймут.

Он фыркнул.

— Здорово, Саня! — Анатолий Палыч поднялся из кресла. — Как дела?

У него была крепкая заскорузлая рука профессионального шофера.

— Да все — ничего. Бьемся помаленьку.

— Мама! Куда продукты?

— На кухню неси, доча! — Александра Михайловна вынырнула из дверей с полотенцем в руках. — Ты взял тапочки? Молодец. Сейчас уже обедать будем. Посидите пока с отцом.

Квартирка Юлькиных родителей издевательски называлась четырехкомнатной. Общая площадь ее едва ли превышала три Ледогоровских кабинета. Большая гостиная со входом в кухоньку и три маленьких закутка. Даже выросший в коммуналке на Моисеенко, Ледогоров никогда бы не поменял две их с матерью комнаты на этакие «хоромы». Обставлена она была просто и стандартно, как и могли это сделать сестра-хозяйка одной из городских больниц и водитель рейсового автобуса. Правда, сейчас зарплата Анатолия Па-лыча составляла три Ледогоровских, но все уходило в дачу — шесть соток где-то в Пупышево. Единственной новой вещью в доме был купленный на прошлый Новый год телевизор «Самсунг» — предмет гордости хозяев.

— Садись, Саня! — Палыч хлопнул ладонью по дивану, — Посмотрим, пока бабы там подсуетятся.

По экрану носились футболисты. Ревела публика. Слов комментатора почти не было слышно.

— Во дают бразильянцы! — хозяин покачал головой. — Наши-то — козлы! С бельгийцами видел?

Ледогоров с удовольствием откинулся на продавленном диване. С кухни тянуло жаренной курицей и горящим маслом.

— Да я как-то — не фанат, Анатолий Палыч. Да и работы много сейчас.

— А я чемпионат мира всегда… Бей! — хозяин подался вперед. — Чего на работе? Когда депутатку раскроете? И этого, ну на Невском которого?

— Вице-губернатора, — улыбнулся Ледогоров. — Так это не мы. Это главк и ФСБ. Я все больше: воришки, грабители, хулиганы.

— Да, — Палыч отмахнулся. — Грабители, говоришь. Вон у меня сменщика после зарплаты у метро так отоварили, что неделю в больнице лежит. Денежки тю-тю. И что? Приехал от вас мальчишка и начал: ты ведь пьяный был, может потерял или пропил бабки, может и не бил тебя никто, а сам упал. Мы уже с мужиками решили сами у метро походить с Вальком. Найдем этих гадов!

Ледогоров усмехнулся. Неизвестного

коллегу он не оправдывал, но понимал. На пять-семь «земельных» оперов таких заявок в месяц — бесчисленное множество. В особо «интересных» местах: у метро, рюмочных, ночных магазинов, в сутки бывает по пять грабежей. Охватить все невозможно — вот и пытается опер уменьшить количество преступлений, балансируя на канате под неусыпным оком прокуратуры. Объяснять все это Палычу не хотелось. Да и «по барабану» рядовому обывателю, а тем более потерпевшему и его близким, все милицейские проблемы. Им хочется, чтобы быстрее раскрыли их кражу, грабеж, разбой. Что понятно и вполне справедливо.

— Гол! — Анатолий Палыч даже подскочил. — Ну все — хана фашистам!

— Шура! Скоро вы там?

— Все уже! Выдвигайте стол!

Палыч хмыкнул и поднялся.

— Пособи, а то уже в кишках сосет.

Вдвоем они отодвинули от стены старый обеденный стол с поцарапанной полировкой. Через раскрытую балконную дверь неслись со двора детские крики. Небо было мутным, словно подернутым пленкой поднимающегося от земли пара. Душный и влажный субботний день неспешно набирал обороты.

— Быстренько к столу, — Александра Михайловна расстелила цветастую клеенку. — Юля! Давай тарелки!

Ледогоров терпеть не мог все, что готовили в этом доме. Юлина мама стряпала жирную, тяжелую пищу и щедро раскладывала ее огромными порциями. Вот и сейчас на столе появились гигантские тарелки щей с глазками жира и кастрюля курицы, плавающей в майонезе. Палыч достал из серванта рюмки.

— Мать! А…?

— Сейчас принесу.

Он вопросительно посмотрел на Ледого-рова.

— По граммульке?

Тот вздохнул. Юлька тревожно поджала губы.

— Мне нельзя! Я на антибиотиках. Простыл чего-то!

Александра Михайловна закивала.

— Сейчас погода такая. Жарко-жарко, а на сквозняке прохватывает.

Палыч нахмурился.

— Что у тебя то одно, то другое? Ни разу не выпили еще. Что ты за мужик, что таблетками лечишься? Рюмку прими и все пройдет.

— Отстань отец! — Юлька обняла его за плечи. — Это я ему курс лечения прописала. А с тобой я выпью.

Палыч продолжал что-то недовольно бубнить, разливая водку.

— Ну! За вас, родители! — Юлька подняла хрустальную рюмочку и лихо опрокинула содержимое себе в рот.

— Ой, как ты, доча! — Александра Михайловна отпила глоточек и поспешно закусила помидором.

Ледогоров усмехнулся про себя. Видела бы мама, как «доча» в подсобке магазина пила водку из граненого стакана, закусывая «Сникерсом», а потом, по пути домой, маршировала строевым шагом, распевая песни военных лет. Юльку, конечно, нельзя было назвать пьющей, но толк в питие она знала и пить умела.