Пора выбирать
Шрифт:
По коридору тем временем проходил какой-то мент в гражданской одежде, то ли опер, то ли эшник, но второе вряд ли, потому что среди ворвавшихся в штаб его не было. Даня тут же подскочил к нему:
— Извините, любезный… А вы знали тот факт, что СОТРУДНИК ПОЛИЦИИ — НЕ МУЖЧИНА?
Остальные ребята, наблюдавшие за этой сценой, разразились дружным хохотом.
— Ты чё, бык, совсем оборзел? — ополчился на него безымянный «сотрудник». — Я тебя сейчас так отделаю… — он осёкся и трусовато оглянулся на собравшуюся позади него толпу. — А, идите вы все на х……..! — он сплюнул, и, отпихнув Даню, скрылся с глаз долой.
В спину ему донеслись неодобрительные возгласы.
Даня определённо был сегодня в ударе. Он устроил импровизированный стендап, выстёбывая и подкалывая проходящих мимо полицейских под смех ребят. Захар с досадой отметил, что Маша смотрит на Даню горящими глазами. Хотя ему тоже «выступление» Дани понравилось, да и так называемые «стражи порядка» получали по заслугам. Но сам Захар бы не осмелился так себя вести. Ему импонировали смелость и чувство юмора Дани. И не импонировали его нахальство и грубость. С другой стороны, если бы все люди на Земле стали такими, как Захар, смелыми, но не нахальными, было бы не интересно. Так что люди нужны разные, и сочетающие в себе смелость и наглость, и даже вовсе не обладающие ни одним из этих качеств. Ведь ценности, которые разделяет человек, важнее обоих из них.
Алиса быстро сбегала в магазин, купила продуктов, но полицейские еду задержанным передавать отказывались. Никакой информации о том, на какой срок задержаны Макс и Дима, не сообщали. Один эшник сказал, что Максу будут «шить уголовку». Даня стал подходить к случайным людям, по каким-то своим делам приходившим в полицейский участок (допустим, написать заявление), и спрашивать, за что задержали его друзей, когда их отпустят, и почему им не разрешают передать еду. Привлекать внимание общественности в случае полицейского произвола очень важно.
Другой эшник незаметно пристроился в углу приёмной и стал снимать оппозиционеров на ручную камеру. Даня подошёл к нему и поинтересовался, кто он такой и чем занимается в данный момент. Тот не ответил. Вообще на него взглянуть без жалости было невозможно, если абстрагироваться от того, что он идеологический противник. Эшник был помоложе, чем тот «крепыш» в штабе, лет двадцать пять или тридцать. Фигура нескладная, в каком-то старом пожелтевшем свитере, даже видеокамера у него устарела лет на семь. Уставший, помятый, синяки под глазами. Весь его «видон», неказистый, аморфный, навевал у Захара ассоциацию со словом «амёба», или словом «одноклеточное». Захар вспомнил, как папа рассказывал, что когда оформлял в тогда ещё милиции разрешение на охотничье ружьё, то видел, в каких бесчеловечных условиях заставляют работать ментов. И что по своей воле согласиться в таких условиях находиться — всё равно, что признать, что ты «мусор», как иногда брезгливо обзывали «блюстителей порядка» в народе…
— Вот скажи, тебе самому нравится такая работа? — без сарказма обратился к «оператору» Даня. — Молодой парень, вся жизнь впереди. А ты стоишь тут и занимаешься какой-то ерундой. На камеру нас записываешь… скажи, ты всерьёз думаешь, что вот эта безобидная девочка, — Даня показал на Дашу, девушку Макса, — может быть опасной экстремисткой? Или вот эта? — он показал на Злату.
Парень что-то невнятно пробормотал и пожал плечами, мол, что поделать, не мы такие, жизнь такая.
Добившись наконец от дежурного злосчастной бумаги, ребята устроили пикет у дверей отделения. Написав на листе А4: «Нас не запугать!», по очереди держали его в руках, высоко подняв над головой. По очереди, потому
Когда настала очередь Захара, он тоже взял плакат и поднял его повыше, чтобы было хорошо видно, в том числе Максу, который выглядывал из окна. Примерно через минуту руки стали наливаться свинцом. Но опустить плакат — ни за что! Захар вспомнил поэта Александра Бывшева, на которого завели пять уголовных дел, лишили работы и элементарных средств к существованию за стихи с критикой власти. Нет, надо стоять, хотя бы ради него!
— Руки скоро устанут, — цинично «предостерёг» проходивший мимо полицейский, работавший в этом участке.
— Не устанут, — заверил Захар и додумал: «Пока хватит времени вспоминать имена политзаключённых и жертв режима, то есть, как минимум до утра… Сенцов, Кольченко, Гриб, Балух, Клых, Шур, Карпюк, Шевченко, Павликова, Третьяков, Дмитриев, Политковская, Эстемирова…»
Так он стоял, пока Жора не отобрал у него плакат и на силу не отправил в участок греться.
Макса отпустили поздним вечером, намного превысив регламентированный законом максимальный срок задержания в три часа. Как оказалось, ему пришили «всего лишь» административку, а эшник, говоривший про уголовное дело, пытался «брать на понт».
— Ну что там было? — налетели ребята на Макса с расспросами.
— Сотрудничать предлагали, — сказал Макс. — Даже деньги обещали, а взамен — сливать других ребят и рассказывать им о наших планах. Я, естественно, отказался. Из камеры слышал, как вы тут кричали лозунги в мою поддержку. Огромное спасибо, ребят.
— У нас в каждом штабе камера установлена, — сказал Жора. — Надо будет запросить запись у федерального штаба, выложим на ютуб, и, если что, потом как доказательство пригодится в ЕСПЧ.
Зуброва отпустили чуть попозже. Планы штаба насчёт 28-го, конечно, несмотря на облаву, оставались прежними.
26 января, уже под покровом ночи, часов в одиннадцать, Захар и Герман пошли в очередной «рейс» с листовками на Столетье. Но в этот раз удача отвернулась от них. Они успели «обработать» только один подъезд, а на выходе их «приняли» — двое патрульных с автоматами шли прямо навстречу, и бежать было поздно. За углом невесть откуда нарисовался полицейский «бобик», которого, когда напарники выбирали дом, и следа не было в окрестностях.
— Добрый вечер, молодые люди, сумочку открываем, показываем, — вежливо попросил полицейский. — И рюкзачок, пожалуйста. — Это он уже персонально Захару. — Так-так, что тут у нас… Февральный. — Он включил рацию: — Пятый, пятый, это шестой, у нас тут двое с листовками. Написано «Февральный», был приказ всех таких проверять. Вам придётся проследовать с нами в отдел…
Часть пятая. Забастовка избирателей. Глава 5. Весёлая ночка
Захара и Германа посадили в компактную клетушку, заменявшую полицейскому джипу багажник. Чтобы поместиться в неё, им, а особенно Герману, который был немного повыше ростом, чем Захар, пришлось сгибаться в три погибели. Кое-как примостившись на двух узких, низких металлических лавчонках, Захар и Герман невольно упёрлись коленями друг в друга. Когда за ними захлопнули дверь и они погрузились во мрак, места в каморке больше не осталось, то есть вообще, ни одного кубосантиметра. Клетушка была такая тесная, что казалось, она предназначалась для транспортировки не задержанных, а Златиной кошки.