Поребрик из бордюрного камня
Шрифт:
Однажды в клуб случайно заходит москвич. Он шел совсем в другой клуб, о котором ему рассказали модные друзья, но по дороге решил забежать в три рюмочные и одну пышечную, так что слегка заблудился. В клубе москвичу очень нравится — свободно, весело, никто не ходит с нарисованными улыбками клоунов из «Макдональдса» и секретарш, замученных корпоративным бытом, а если и ходит, то оказывается, что это был перфоманс. Клоуны и секретарши смывают корпоративные улыбки и становятся
— Вау! — говорит москвич. — Как вы здорово это придумали! Приезжайте, ребята, к нам! Я покажу вас в телевизоре всей России. Да что России — всей Москве я вас покажу. Ну, кто хочет в телевизор?
— М… А мы разве сейчас не в телевизоре? — стучит по стенке клуба самый старый клубожитель. — Зачем нам еще куда-то ехать?
Но кое-кто всё же уходит вслед за москвичом.
Через пару месяцев в Москве открывается сеть модных клубов, сложенных из самых современных телевизоров, повернутых экранами внутрь. Где бы ты ни находился — на танцполе, в туалете, в баре, в чилауте — на тебя всегда смотрит немигающий голубой глаз. Посетители обязаны приходить в облегающих одеждах, как бы случайно порванных и запачканных. Эти одежды шьют специальные, очень дорогие модельеры и продают в специальных, очень дорогих бутиках. Такие одежды называются дресс-кодом. Кто без дресс-кода, того просто не пустят в клуб улыбающиеся, как клоуны из «Макдональдса», охранники и не напоят вкусной водкой улыбающиеся, как измученные корпоративным бытом секретарши, бармены и барменши.
Через некоторое время питерец, придумавший эту субкультуру, случайно заходит в один из московских клубов. Сначала его не пускают, потом узнают, и, чтобы загладить неловкость, приносят дорогому гостю бутылку шампанского в серебряном ведре со льдом. Питерца начинает тошнить — и вряд ли от дорогого шампанского. Он возвращается домой и вскоре придумывает новую субкультуру.
Мезальянс
Иногда они встречаются. Она и он. Московская девушка и питерец. Питерская девушка и москвич. Они встречаются где угодно — в любом произвольном городе, может быть, случайно — но оказывается, что это совсем не случайно. Когда такое оказывается — они договариваются, что встретятся ещё раз. И обязательно делают это.
Московская девушка и питерец стоят в утреннем зябком тумане на платформе и глядят друг на друга. Не может быть! А вот может.
— Я… — начинает было питерец, но его перебивают.
— Значит так, времени у нас мало, — тараторит его подруга. — Завтракаем в восемь тридцать, в кофейне, тут рядом открылась, об этом Афиша писала. Потом идём смотреть достопримечательности (следует список достопримечательностей — московских, питерских, киевских — каких угодно. Московская девушка как следует подготовилась с помощью путеводителя и навигатора). Обедаем в два часа вот тут. Я забронировала столик на двоих. Если у тебя денег нет — ничего, отдашь потом, мне вчера премию дали (следует вставная новелла о том, за что именно премия). Затем в три тридцать идём в кино, обязательно надо сходить, такой фильм модный, все только и говорят. После фильма прогуляемся до ресторана, окажемся там в восемь. И в десять ноль-ноль поймём, что нам делать дальше.
— …тебя
— Можно, то есть, в клубец прошвырнуться, а можно как-нибудь более романтично время провести… Ты что-то сказал?
— Люблю я тебя! — очень быстро, чтобы его опять не перебили, повторяет питерец.
— Правда? — меняется в лице московская девушка и сразу становится такой удивлённо-прекрасной, что питерец влюбляется в неё ещё раз.
— Тогда давай сразу начнём с романтичного! — решительно говорит она и вырывает из блокнота листочек с планами на день.
Ни один москвич не говорил ей такого. «Чего-то ты раскомандовалась, дорогая» — это говорили, да. А вот чтобы сразу — о любви — это нет. Всё-таки питерцы — очень тонко чувствующие натуры, надо будет потом написать об этом в ЖЖ.
Питерская девушка долго мечется по платформе в поисках москвича. Нежный утренний туман давно рассеялся, вернее, это она разогнала его своими хаотическими передвижениями. Совершенно случайно она натыкается на москвича, стоящего там, где и договаривались.
— Ну, дорогая, чего ты хочешь? — галантно спрашивает москвич. Чтоб не говорила потом, что он раскомандовался.
— Я… хочу… — пауза, длиною в Петропавловский шпиль, — …завтракать!
Причём «завтракать» она произносит таким тоном, как будто вложила в это слово целую поэму Ахматовой.
— Где же ты хочешь завтракать? — интересуется москвич.
— Там! — указывает рукой питерская девушка в далёкую неопределённость.
— Нет, там, — говорит она через некоторое время и указывает в другую сторону.
— Или вон там? — поворачивается она на 180 градусов.
Время, приличествующее завтраку, стремительно уходит. Окончательно проголодавшись, москвич вталкивает нерешительную барышню в первое попавшееся заведение, и оно оказывается ничего себе, хотя завтраки там уже кончились. Но москвич хмурит брови, морщит бумажник — и оказывается, что два завтрака всё же есть, надо же, ха-ха-ха, как вам повезло.
— Чего ты хочешь теперь? — подобрев после трёх запеканок и пяти двойных эспрессо, улыбается москвич.
— Гулять… — произносит питерская девушка. — Гулять и любоваться!
Поскольку гулять и любоваться можно практически где угодно, этот пункт программы удаётся выполнить без потерь. Они гуляют и любуются, любуются и гуляют, пока не приходит время обедать.
— Там! — привычно помахает рукою питерская девушка, но москвич уже знает этот прикол, так что обедают они в нормальное, обеденное время в нормальном, обеденном зале.
После обеда они снова гуляют и любуются. До самого ужина.
— Ужин — это самый загадочный из всех приёмов пищи… — говорит питерская девушка, но москвичу это всё уже надоело.
— Поэтому ужинать будем дома! — строго говорит он и останавливает такси.
— Я люблю тебя, — уже в машине шепчет ему на ухо питерская девушка.
Надо же, какие умные, какие догадливые и решительные эти москвичи — всё понял и организовал в две минуты. Питерец бы послушно гулял и любовался ещё десять лет кряду.