Порфира и олива
Шрифт:
Фракиец скрипнул зубами. Знал бы хозяин, к каким ужасным для него последствиям приведет подобная болтовня!
— Разумеется, первую юношескую любовь ничто не заменит, но...
— Между мною и Флавией не было ничего, кроме дружбы и братской нежности!
— Ну да, ну да... Однако уверяю тебя: очень скоро ты поймешь, что жизнь сильнее всех невзгод.
Он осушил свой кубок и дал знак, что пора двигаться дальше.
— Кстати, чуть не забыл: Маллия больше не будет преследовать тебя своими домогательствами.
Покосился на озадаченную физиономию своего раба и объяснил:
— Она выходит замуж за Дидия Юлиана-младшего и уже сегодня покидает мое поместье.
— Но если так...
— Что же ты? Договаривай!
— Если Маллия выходит за сына сенатора Юлиана, это должно означать, что последний снова в милости у императора?
— С удовольствием замечаю, что твой ум обрел прежнюю гибкость. Да, по всей видимости, Юлиан-отец в самые ближайшие недели вновь обоснуется на брегах Тибра и украсит собой форум. И, что никак не менее важно, в сентябрьские иды ты сможешь пополнить нашу кассу теми двадцатью талантами, которые отныне задолжал нам его отпрыск.
Между тем они уже оказались в самой гуще портовой суеты. Перед глазами у них покачивались на волнах тяжелогрузы, эти осанистые корабли с кормой, выгнутой, как лебединая шея, бороздящие Маре Нострум [37] во всех мыслимых направлениях, на фоне небесной лазури трапециевидные паруса, казалось, темнели заплатами из сурового полотна.
— Клянусь Венерой, до чего ж хороша! — вскричал Карпофор, указывая на «Изиду». Судно это и впрямь, без сомнения, но мощности, быстроходности, да и по части удобства для перевозки всевозможных грузов превосходило весь торговый флот.
37
Маре Нострум (лат.) (буквально: «Наше море») — Средиземное море.
Похвала была заслуженной: «Изида», даже когда она маячила, как теперь, вдали, выглядела самым импозантным из кораблей, стоявших на рейде Остии.
Тут они заметили капитана, он приближался, еще издали посредством жестикуляции выражая глубочайшее почтение.
Живописный субъект этот Марк. Тучный бородач, ставший притчей во языцех как благодаря деспотическому нраву и неслыханной страсти к наживе, так и из-за своего экстраординарного смеха. Когда что-либо представлялось ему забавным, он разражался хохотом, раскаты которого напоминали гром, зарождающийся в незнамо каких глубинах его существа. Калликст подумал, что со времени их последней встречи капитан мало изменился. Разве только черты лица, уже и тогда весьма резкие, словно бы ужесточились еще более.
— Господин Карпофор! Я в восторге, что снова вижу тебя!
— А я вижу, что тебе, Марк, дули попутные ветры. Мы не ждали «Изиду» так рано.
— И верно, господин, мы вышли из Александрии четыре дня спустя после празднеств Кибелы.
— Ты, значит, проделал такой путь за десять дней?
— За девять: мы прибыли вчера.
— Девять дней против восемнадцати, которые обычно требуются для такого плавания? Право, ты идешь даже быстрее императорских галер.
Неистощимые громы хохота долго сотрясали капитана, прежде чем он сумел выговорить:
— Думается, и вправду ни одному судну еще не удавалось одолеть это расстояние так быстро, используя только летние ветры [38] .
— Насколько мне известно, — напомнил Калликст, — такое все-таки бывало, один или два раза. Но ни в первом, ни во втором случае суда не шли с полным грузом
38
Северные ветры, ежегодно дующие в восточном Средиземноморье в пору летней жары.
В серо-голубых глазах капитана молнией сверкнула благодарность. Что до Карпофора, он слишком любил манипулировать людьми, чтобы пренебречь таким советом.
— Ты совершенно прав, Калликст. Отсчитаешь нашему другу пять сотен денариев. И еще столько же, если он сможет повторить свое геройское свершение.
— Летние ветры не всегда столь благоприятны, господин, — с поклоном заметил Марк, — но я уж глаз не сомкну, лишь бы тебе угодить.
— Я в этом уверен. А сейчас расскажи-ка мне, что там с грузом. Больше всего меня беспокоит, в каком состоянии шелка.
— Так пойдемте со мной, вы сможете судить об этом сами.
По пятам следуя за капитаном, Калликст и Карпофор спустились в трюм «Изиды». Там они обнаружили изрядное число всевозможных предметов: бочки, ящики, плетеные корзины — все это было расставлено уступами вдоль перегородок. Марк не без усилия вскрыл один из коробов и со множеством предосторожностей извлек оттуда шелковое одеяние, переливающееся, словно чешуя золотой рыбки.
Калликст мысленно прикинул, какой путь проделал сей наряд, начиная с нитей, что пряли где-то на землях серов [39] , а затем с немалым трудом и терпением переправили по внутренним морям в Египет, где над ними поработали руки неподражаемых тамошних ткачей, — и вот ныне шелк, наконец доставлен в Италию, в Остию. Ткань вроде той, из которой изготовлен этот кусок, верно, может быть оценена в двенадцать мер золота. То есть столько же, сколько получил бы рабочий за сорок тысяч дней своего труда. С ума сойти...
39
Серами называли племена, населявшие нынешний Китай.
— А здесь-то! — рявкнул Марк, с размаху хлопнув по одной из переборок. — Одна тысяча двести модиев зерна!
— Это хорошо, — одобрил Карпофор. — Префект анноны доволен тобой.
Быстренько проведя осмотр всех своих товаров, ростовщик только после этого счел нужным посвятить Калликста в дальнейший план действий. Он заключался в том, чтобы перво-наперво выгрузить всю снедь и тотчас загрузить ее в один из огромных складов, которые во множестве имеются на окраинах Остии.
Зной был мучителен, и рабочие двигались вяло. Выгрузка первой партии зерна заняла около десяти часов. Чтобы управиться с одной тысячей двумястами модиев, потребовалось бы более двух суток.
Ночь над морем уже ветшала, разлезалась на клочья, подобно выношенной ткани, когда Марк пригласил Калликста малость освежиться. Фракиец колебался — хотя солнцепек и усталость изнурили его, работа давала возможность забыться, не думать о Флавии... и о прочем. Прервав эту лихорадочную деятельность, он опасался снова открыть свободный доступ всякого рода смертоносным помыслам. Тем не менее, он рискнул согласиться.
Они отправились вдвоем в «Слона» — один из бесчисленных портовых трактиров. Как только уселись, Марк заявил: