Порфира и олива
Шрифт:
— Что происходит? — спросил Калликст.
— Понятия не имею.
Покинув свое место в ложе, с трибун на арену сошел Коммод. Толпа на миг заколебалась, потом разразилась целым шквалом рукоплесканий.
— Он сам хочет судить последний бой!
— Ты понимаешь, что это значит? — буквально горя в лихорадке, проорал Пафиос. — До тебя доходит? Это слава!
Калликст решительно не мог разделять всеобщих восторгов. Он впервые видел Коммода так близко с тех пор, как тот истязал его во дворце.
Но толпа вокруг аж взорвалась от
— Я ожидал, что двух моих быков ждут почести от всей Антиохии, но чтобы император... чтобы сам Коммод...
Когда Аскал под внимательным взглядом императора уложил на обе лопатки последнего противника, фракийцу не на шутку почудилось, что Пафиос сейчас лишится сознания.
Глава XXXVIII
Людское море медленно вытекало из амфитеатра, разливаясь по широким улицам города. Потом оно начинало гудеть, бурля под знаменитыми портиками, заполняло мостовые, постепенно мелея вокруг Омфалоса. Затертые толпой, Калликст и Иеракина пытались пробить себе дорогу. Вокруг них под аркадами уже снова открывшихся термополий люди бурно спорили, жестикулировали, не выпуская из рук кувшинчиков с медовым вином. Почтив Кибелу, град Аполлона готовился принести дань Вакху.
Пафиос, счастливый обладатель героев дня, естественно, получил свою долю доставшихся победителям почестей. Приглашенный во дворец, дабы разделить трапезу с императором, финикиец тщетно настаивал, чтобы его друг присоединился к нему. Калликст не видел смысла рисковать столкнуться с Коммодом нос к носу и быть узнанным. В конце концов, решили, что Пафиос позволит себе воспользоваться носилками и в них отправится на пир, сопровождаемый своими борцами. А Калликст пойдет домой пешком вместе с девочкой.
В сумерках, которые, густея, переходили в ночь, уже зажигались первые факелы. Со всех сторон раздавались взрывы хмельного смеха, пение, хвалы императору:
— Он так молод... Красивый, словно Геркулес!
— И такой же мускулистый! Он бы нисколько не испортил вида, если бы участвовал в сегодняшнем шествии атлетов.
Однако, пройдя еще несколько шагов, они услышали замечание более критическое:
— Но он же не посмел вступить в борьбу!
— Вероятно, хотел остаться на высоте своей репутации.
— Если бы он вправду этого хотел, он бы не ограничился тем, чтобы стать арбитром последнего боя. Сам бы ввязался в драку!
— Клянусь Юпитером, любопытно бы поглядеть, как наш Цезарь повел бы себя в схватке с этим странным желтым человечком.
Уже возле Омфалоса Калликста и девочку стали обгонять пышные носилки, где развалились господа, по всему видать, именитые. Оттуда тоже доносились обрывки весьма оживленного спора:
— Но, в конце концов, Кай, о чем ты говоришь? Арена — не место для императора!
— И, тем не менее, он еще намеревается до нее снизойти. Я узнал: завтра
Сердце Калликста забилось быстрее. Он бессознательно ускорил шаг, чтобы носилки не уплыли из пределов слышимости.
— Рисковать жизнью ради...
— Не беспокойся. Когда Коммоду взбредает в голову изобразить из себя ретиария [52] , в ход идут деревянные мечи, а трезубцы затуплены.
Стало быть, он сможет увидеть Марсию, это наверняка...
52
Гладиатор с сетью.
— Калликст, ты делаешь мне больно!
В смущении он осознал, что слишком крепко стискивал ручку своей маленькой спутницы. С жаром извинился, когда до него вдруг дошло, что девочка сильно побледнела, ее черты искажены. Обеспокоенно спросил:
— Скажи, Иеракина, ты хорошо себя чувствуешь? Не устала? Не дожидаясь ответа, подхватил ее на руки и двинулся дальше, бережно держа ее в объятиях.
Когда добрались до дому, в триклинии уже ждал готовый ужин. Калликст опустил ребенка на одно из лож.
— Пить хочу...
Он торопливо налил в кубок воды, которую она выпила залпом. Попросила еще один. Потом еще.
— Когда вернется папа?
— Боюсь, не раньше, чем на рассвете. Этим пирам конца нет.
— В таком случае я рада, что ты здесь.
Он поцеловал ребенка в лоб, принес тарелку с едой.
— Я не голодна.
— Возьми хоть кисточку винограда.
Девочка покачала головой и указала на пустую тарелку Калликста:
— К тому же и ты ничего не ешь.
Через силу изобразив улыбку, он промямлил:
— Видишь ли, мне тоже что-то не хочется...
Это была правда. В нем все, даже желудок, было полно одной мыслью: он увидит Марсию, когда она будет бороться на арене. Может быть, потом удастся даже приблизиться к ней? В самом деле, ведь послезавтра праздник Солнца, у христиан в обычае отмечать этот день. Пафиос дал ему попять, что фаворитка Коммода, весьма вероятно, будет присутствовать на этой церемонии, которую проводит в базилике форума Теофил, епископ Антиохийский.
Время шло. Калликст предложил Иеракине пройти вместе в табулинум:
— Ну что, партию в кости?
Девочка в полном восторге закивала. Они приступили к игре, но усталость после бурного дня быстро взяла свое, глаза у нее закрылись, она откинулась на спинку дивана. И скоро уснула.
Фракиец встал, отнес ребенка на ложе. Убедившись, что девочка крепко спит, он пошел к себе в комнату, взял и открыл свернутый из фетра футляр, где лежало сочинение, которое он только недавно купил, уступив настояниям Пафиоса. Священная книга христиан. На ленте, которой были обвязаны свитки, он прочел название: «Евангелие».