Порочная игрушка
Шрифт:
Я хочу что-то значить для кого-то. Для кого угодно.
— Ты сможешь сама выбрить подмышки и ноги или нужна моя помощь?
Он наступает на больную мозоль, и мне хочется накричать на него.
— Почему ты не смотришь на меня? — спрашиваю я, проглатывая комок в горле. — Я такой же человек, как и ты.
Дюбуа приподнимает брови, и его почти черные глаза встречаются с моими. В уголках его глаз грустные морщинки. Меня согревает то, что он чувствует что-то, даже по отношению ко мне, куску грязного мусора.
— Расслабьтесь, мисс, — говорит он на выдохе, когда
Я вопросительно приподнимаю бровь.
— Грубы? Оскорбительны? Никуда не годны?
Его глаза мерцают, и я вижу, как он борется с улыбкой.
— Я собирался сказать «нетрадиционны». Ваши ругательства с британским акцентом кажутся милыми, но я бы посоветовал вам держать их при себе. Мой босс заботится о своих вещах — и вы, и я являемся такими вещами. Но не путайте это с добротой. Он может быть злым и жестоким. Если хотите насладиться проведенным с ним временем, советую вам натянуть на лицо улыбку и придерживаться его правил, несмотря на то, насколько они могут быть необычны.
Слова Дюбуа милы, и я не могу не усмехнуться.
— На самом деле, я не англичанка, но буду держать лицо, если вы думаете, что это мило, — флиртую я.
В его глазах мелькает не то смятение, не то страх. Он хватает меня за плечи и трясет.
— Что вы имеете в виду?! Вы не британка? — с шипением спрашивает он, и его сильные пальцы оставляют следы на моих руках.
Я хмурюсь.
— Я из Джорджии. Но живу здесь последние шесть лет. Я научилась воспроизводить британский акцент по необходимости. Гребаные ублюдки пользуются тобой, если узнают, что ты американец. Уж я-то знаю.
Он оборачивается через плечо, чтобы проверить, нет ли за спиной Брэкстона, затем снова поворачивается ко мне. Если бы он мог побледнеть, то сейчас был бы белее мела.
— Обещайте мне, что вы никогда не будете упоминать о Джорджии. Вы родились и выросли в Великобритании. Понимаете?
— Но я не…
— Я добавлю вам пятьдесят тысяч, просто никогда не упоминайте об этом. Доверьтесь мне. Мистер Кеннеди не играет с американками. Если бы он знал... Обещайте мне, Джессика.
Услышав, как он называет меня по имени, мне хочется расплакаться. Несмотря на то, что Рэббит — выдуманная фамилия, я оставила свое настоящее имя. Я уже потеряла большую часть прежней себя, но всегда останусь Джессикой.
— Прекрасно. Обещаю, — говорю я ему, и, наконец, беру бритву с бортика ванны.
Он с облегчением вздыхает и встает, чтобы дать мне закончить бритье в одиночестве. Я сделаю это не за дополнительные деньги. А потому, что непреодолимый страх в его глазах оставил след глубоко внутри меня. Однажды я уже видела похожий взгляд у моего брата. Взгляд, который никогда не захочу увидеть снова. Если на протяжении следующих шести месяцев, ради Дюбуа, мне придется делать то, что я обычно и так делаю, то нет проблем. Я пойду на это.
Зажмуриваюсь, и перед глазами вижу своего старшего брата — он смотрит на меня своими зелеными глазами, которые являются точной копией моих.
Не думай о нем.
Подумай о героине.
Подумай о чем-нибудь еще, блядь!
— Дюбуа, — раздраженно зову я, открыв глаза. — Мне нужны наркотики.
На этот раз его взгляд уже не пугает. Вместо этого я вижу там жалость. Ненавижу этот взгляд.
— Он позаботится о вас достаточно скоро, мисс.
После мытья Дюбуа заставляет меня пойти в душ. Капли, попадая на раненую задницу, причиняют боль, но она помогает притупить туман от наркотиков, которые Бракс дал мне до этого. Я ненавижу ясность, которую чувствую. Незамутненный кайфом мозг тут же сосредотачивается на моей паршивой жизни. И я ненавижу это. Поворачиваясь под душем, позволяю воде падать на саднящую кожу в том месте, где он бил меня. Это отгоняет любую мысль прочь и дает мне сфокусироваться на боли. Я всхлипываю.
Сосредоточься на боли, Джессика.
Вода прекращает литься, и кто-то заворачивает меня в мягкое, плюшевое полотенце. Не нужно поднимать взгляд, чтобы понять, что это он.
Обидчик.
Странный.
Брэкстон Кеннеди.
Хочу сказать ему, что он сукин сын, что мне не нужны его наркотики или деньги, но это было бы ложью. Это лучшая возможность из тех, что появлялись у меня за шесть этих гиблых лет. Я не могу отказаться, особенно теперь, когда дурманящий героин находится в пределах досягаемости.
От банана, что съела ранее, меня тошнит, и я вырываюсь из его объятий, забегая в туалет. Пока меня рвет, я с благодарностью чувствую тепло рук, убирающих мои чистые, влажные волосы от лица. Единственная пища, что я ела в течение нескольких дней, выходит из моего тела, и я ужасаюсь звукам, исходящим от меня. Бракс не предлагает никаких слов утешения или нежных ласк. Все, что он делает, это держит мои волосы.
Когда желудок становится пустым, я отползаю от холодного фарфора. Может быть, если немного посплю, то начну чувствовать себя лучше…
Мир вращается вокруг меня, угрожая новой тошнотой, пока Бракс несет меня из ванной. Холодок оседает на моей спине, и я начинаю дрожать в его руках.
— Та-ак х-хо-холодно.
Бракс ворчит и укладывает меня на кровать, где уже расстелено покрывало. Я знаю, что он, вероятно, хочет секса, и, откровенно говоря, это моя работа, но я собираюсь спасовать.
— Героин, Бракс, — бормочу я, когда он садится позади меня. Его теплое тело успокаивает мою дрожь, и я позволяю ему притянуть меня ближе, не обращая внимания на боль. Его губы касаются моего плеча, а горячее дыхание щекочет кожу.
— Ш-ш, сейчас спать, Банни.
Я просыпаюсь, и утреннее солнце светит прямо в глаза. Каждый мускул в моем теле болит. Черт, даже кости кажутся хрупкими и больными.
— Боже, — постанываю я. — Нужно как-то снять эту боль.
Массивная рука вокруг моей талии только нагревает уже раскаленное от боли тело. Я могу самовоспламениться в любой момент. Его тяжелое дыхание указывает на то, что он еще спит, поэтому я выскальзываю из кровати, а затем на дрожащих ногах бреду в ванную.