Порочная луна
Шрифт:
— Думаю, попробовать стоит, — пожимаю я плечами.
Она кивает, и последовавшее за этим молчание, повисшее между нами, кажется гнетущим.
— Это опять мой вопрос? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь уйти от темы моей семьи — или ее отсутствия — и перейти к чему-то, что не вызывает у меня желания пустить себе пулю в лоб.
— Конечно, — отвечает она, распрямляя ноги и перекрещивая их в противоположную сторону.
Мой взгляд слишком долго задерживается на ее ногах, прежде чем снова
— Как долго ты собираешься держать меня взаперти?
— Это зависит от обстоятельств, — размышляет она. — Если информация, которую ты мне даешь, подтвердится, то, вероятно, будет безопасно выпустить тебя, — ее губы изгибаются в коварной ухмылке. — Хотя я думаю, что тебе, вероятно, следует наложить здесь, внизу, по крайней мере, двухнедельную епитимью, как я наложила в твоей камере. Может быть, даже дольше, с тех пор как мне пришлось искать свой собственный выход. Звучит справедливо, правда? Как долго ты вообще планировал держать меня?
Я выгибаю бровь.
— Честно?
Она кивает.
— Столько, сколько мог. Пока ты была взаперти, ты была в безопасности.
— В безопасности? — усмехается она.
— Ты видела, что произошло, когда Грифф и Адамс вошли в твою камеру, — говорю я, хмурясь. — Они не единственные в Гильдии, кто ведет себя подобным образом. Они все немного не в себе.
Она приподнимает бровь.
— Но ты не такой?
— Я просто облажался по-другому.
Она фыркает от смеха, отбрасывая волосы назад.
— Разве не все мы такие?
Мы смотрим друг другу в глаза, какое-то безмолвное понимание проходит между нами. Она увидела всю глубину моей порочности, когда я держал ее в плену. Я видел ее непостоянство, когда она была заперта, и ей нечего было терять. Мы оба выложились друг перед другом на все сто, и тот факт, что мы можем даже смотреть друг на друга, говорит только о том, насколько мы оба, должно быть, облажались.
— Ты жалеешь об этом? — спрашивает она, облизывая губы языком.
От этого простого действия мой мозг начинает работать по спирали. Внезапно я в точности вспоминаю, как выглядели эти губы, обхватившие мой член, как ощущался этот язык, кружащий по моему стволу, когда она засасывала меня до задней стенки своего горла.
— Сожалею о чем? — я задыхаюсь, перенося свой вес на стул, когда наклоняюсь, чтобы незаметно поправить одолженные спортивные штаны, которые на мне надеты.
— Похитил меня, — уточняет она. — Подумай об этом, если бы ты этого никогда не сделал, возможно, твоя жизнь все еще была бы идеальной. Ты бы все еще был охотником, у тебя все еще был бы отец…
— И я бы все равно когда-нибудь обратился, — заканчиваю я за нее. — Я бы все еще жил во лжи.
Она прикусывает
— Может, и нет.
— У меня нет времени на сожаления, — уныло бормочу я. — Сейчас ничего не изменишь.
— Я полагаю, это правда, — вздыхает она, протягивая руку, чтобы провести пальцами по волосам. — Но все же, ты должен задуматься о том «что, если». Например, на что бы это было похоже, если бы ты всегда знал, что ты оборотень? Если бы ты вырос с другими оборотнями, возможно, мы бы встретились при других обстоятельствах.
Я медленно киваю, отчасти желая, чтобы это было так.
— Как теперь обстоят дела со всеми этими шутками о собаках? — поддразнивает она, ухмыляясь.
Я качаю головой с тихим смешком.
— Наверное, не стоило называть тебя бестией.
— Вообще-то, забавно, что ты это сделала. У моей мамы прозвище — чудовище Барби. Она высокая блондинка, как и я, и крутой боец.
— Итак, яблоко явно упало недалеко от яблони, да? — замечаю я.
Она закатывает глаза, на ее щеках появляется легчайший румянец.
— Я просто говорю, что если ты когда-нибудь встретишь кого-то, кто будет похож на меня постарше, будь осторожен. Сначала она привлекает внимание, потом задает вопросы.
— А твой отец? — спросил я.
— Он задает все вопросы, — смеется она. — Они — инь и янь, идеально подходят друг другу.
Я в замешательстве хмурю брови.
— Значит, он все еще здесь? Я думал, твой брат — Альфа.
— Да. Мой отец вышел на пенсию пару лет назад.
— Хм. Не представлял, что такое бывает.
— Ну, ты мало что знал о внутренней работе политики оборотней, не так ли? — самодовольно отвечает она. — Я не знаю, откуда вы, ребята, черпали свою информацию, но ее явно не хватало.
— Каждый раз, когда мы чему-то учились, все переворачивалось с ног на голову, — бормочу я, вспоминая все те случаи, когда мы пытались собрать кусочки воедино. — Например, исцеление. Мы знали, что оборотни могут исцелять себя сами, поэтому, когда мы увидели одного из них в очках, мы были совершенно сбиты с толку.
Эйвери посмеивается про себя, качая головой.
— Это рецессивный признак. На самом деле я его ношу, но на зрение это не влияет. Но моя мама носит контактные линзы, а тетя — очки. И моя двоюродная сестра тоже.
— Есть какие-нибудь странные рецессивные признаки, по которым волк может умереть от рака? — бормочу я.
Ее улыбка увядает, глаза сочувственно округляются.
— Нет, насколько я когда-либо слышала, извини. К тому же, если бы твоя мама была оборотнем, она бы направила тебя, когда появился твой волк.