Порочное создание
Шрифт:
Он не был удивлён. Он был зол. Он был в бешенстве, и мне впервые не хотелось подлить керосина в огонь.
Сжала пальцами руки мужчины и настойчиво отстранила их от своего лица. Тема детей — табу, как и мужчина с ребёнком — табу. Как бы не стремилась к счастливой жизни, через сколько бы принципов не переступила в надежде получить желаемое, но всплывшее обстоятельство — слишком. Даже для меня.
— Мы можем поговорить? — разорвала до неприличия целомудренное прикосновение наших губ. — Наедине.
«Teufel», — услышала в спину и не сдержала грустной улыбки.
— Я так рада, что с тобой всё хорошо, — неуверенно начала, только сейчас заметив несколько ссадин на виске мужчины, на горбинке носа и на левой щеке, порез на которой отчётливо проглядывался сквозь бороду. Болезненные порезы. Уж мне-то не знать, какую боль можно причинить, вооружившись острым предметом.
Чарльз не отпускал мои ладони, будто боялся в любой момент потерять меня из виду. Пожалуй, я бы не отказалась потеряться, если это способно унять несвойственную для меня дрожь в коленках. Дрожь не от волнения, а от страшного осознания, что больше цепляться не за кого. Вновь наедине со своими проблемами. Вновь вернулась в исходную точку.
— Не стоило доверять Шейну, — осознавая свою оплошность, мужчина покачал головой, вынуждая меня, точно провинившегося ребёнка, потупить взгляд:
— Мне так жаль, Чарльз!
— Ты ни в чём не виновата! — тёплые пальцы приподняли мой подбородок, побуждая заглянуть в карие глаза. — Ты не могла знать, что твой брат вынашивал план мести и не собирался менять свою жизнь.
Вот теперь отчётливо почувствовала укол вины в самое сердце. Острая, хоть и мимолётная боль распространилась по телу столь же стремительно, как я отстранилась от прикосновений мужчины.
— Я знала, что Шейн не собирался лечиться, — хотелось отвести взгляд, но упорно заставляла себя не поддаваться слабости, и твёрдым голосом продолжила. — Более того, я знала о его махинациях со сбытом наркотиков. Чарльз, мой брат действительно пытался изнасиловать девушку, но ему вовремя помешали.
Чарльз шумно выдохнул и откинулся на спинку дивана, давая мне возможность задышать полной грудью. Оказывается, говорить правду — это непосильный труд.
— Никки, — отрывисто проговорил мужчина и неожиданно одарил намёком на улыбку. — Я сам старший ребёнок в семье и прекрасно понимаю твой порыв защитить младшего брата. Мне страшно подумать, сколько гнусных поступков Томаса я готов оправдать, и это совершенно нормально. На то и существуют братья и сёстры.
Не думала, что такое возможно, но слова мужчины показались мне по трогательному забавными и побудили, отбросив предрассудки, погладить его по колену:
— Ты в своём репертуаре, Чарльз. Готов оправдывать, помогать и защищать от всех невзгод. Это круто, правда. Но я, навряд ли, заслуживаю подобного к себе отношения.
Миллер непонимающе сощурился:
— Почему ты так говоришь?
— Я врала тебе, — пожала плечами и попыталась отстранить руку, но мужчина
— Я прощаю тебя…
Веселье промелькнуло в карем взгляде, открыто намекая на превращение нашего разговора в откровенный фарс. Чарльз не воспринимал всерьёз мои слова, тем самым давал шанс забраться к нему на шею и свесить ножки. Как жаль, что мы с Линой будем непосильной ношей для одного мужчины.
— Я попросила о разговоре не для того, чтобы получить твоё прощение, — слишком грубо ответила, желая вернуть наш диалог в серьёзное русло. — Я хочу поблагодарить тебя и попрощаться. Ты помог мне с братом, как обещал, подарил незабываемые выходные и не жалел своих запасов коньяка.
Неожиданно мужчина развернулся ко мне корпусом и поддался вперёд, заставляя меня неосознанно вытянуть перед собой руки, тем самым сохранив приличную дистанцию. Щедрость Чарльза на прикосновения и нежность пугали. Никогда он не проявлял своих чувств, если они существовали, и лишь с вежливостью реагировал на мою настойчивость. Неужели мой брат настолько сильно приложил Миллера по голове, что сейчас он не скупился на откровенные проявления нежности?
— Я не хочу с тобой прощаться, — мужская ладонь прижалась к моему затылку и не позволила оторваться от пронзительного взгляда. — Мы можем продолжать общаться без договорённостей. Давай забудем прошлое и начнём сначала?
В нескрываемом удивлении уставилась на мужчину:
— Я не похожа на твою мать, Чарльз.
— Причём здесь моя мама?
Неопределённо повела плечом и, поколебавшись мгновенье, «сдала» мудака с поличным:
— Томас говорил, что я очень похожа на твою мать, — запнулась и, решив для себя быть откровенной до конца, внесла ясность. — Разумеется, чисто внешнее сходство. Ничего общего с её распутным образом жизни.
Мужчина в ту же секунду отстранился, чтобы одарить меня недоверчивым взглядом:
— Без понятия, какой глупости наговорил мой брат. Он настолько сильно ненавидит нашу мать, что готов оклеветать её. Я думал, Никки, ты умная женщина и способна делать собственные выводы, не прислушиваясь к бредням обиженного мальчишки.
— Если Томас обижен, значит, есть на что обижаться? — моя бровь с вызовом изогнулась, и я прекрасно осознавала, что оказалась на минном поле: шаг влево, шаг вправо — неизвестность. — Моё мнение, касаемо твоей матери, сложилось сразу же после откровения со мной. Вот ещё одна причина, Чарльз, по которой у нас ничего не получится — мы слишком разные.
Мужчина шокировано рассмеялась, и с нескрываемым осуждением оглядел меня, будто видел впервые в своей жизни:
— Никки, кто ты такая, чтобы судить о моей матери?
Показано призадумалась с характерным «хм-м-м», прежде чем предположить:
— Никто?
Поднялась с дивана и оправила собравшуюся на талии кофту, в который раз убеждаясь, что откровенность — поганая идея в любых отношениях. Однако на душе стало легче, будто тяжёлый груз, давивший своей массой, остался позади. На сердце стало пусто без этого груза.