Порочные круги постсоветской России т.1
Шрифт:
Пока неясно, может ли сохраниться при таком повороте сам феномен русской интеллигенции. Бердяев считал критерием отнесения к интеллигенции «увлеченность идеями и готовность во имя своих идей на тюрьму, на каторгу, на казнь»; при этом речь шла о таких идеях, где «правда-истина будет соединена с правдой-справедливостью». Если так, то статус интеллигенции сразу теряет та часть образованного слоя, которая в конце 1980-х гг. впала в социал-дарвинизм и отвергла ценность справедливости. А ведь это очень существенная часть, особенно в элитарных группах гуманитарной интеллигенции.
О.К. Степанова продолжает, уже конкретно относясь к интеллигенции периода реформы: «Антитезой “интеллигенции” в контексте оценки взаимоотношения личности и мира идей, в том числе — идей о лучшем социальном устройстве, являлось понятие “мещанство”. Об этом прямо писал П. Милюков: “Интеллигенция безусловно отрицает мещанство; мещанство
Интеллигенция в России появилась как итог социально-религиозных исканий, как протест против ослабления связи видимой реальности с идеальным миром, который для части людей ощущался как ничуть не меньшая реальность. Она стремилась во что бы то ни стало избежать полного втягивания страны в зону абсолютного господства “золотого тельца”, ведущего к отказу от духовных приоритетов. Под лозунгами социализма, став на сторону большевиков, она создала, в конечном итоге, парадоксальную концепцию противостояния неокрестьянского традиционализма в форме “пролетарского государства” — капиталистическому модернизму» [25].
Посвятив себя «втягиванию страны в зону абсолютного господства золотого тельца», элитарная часть той общности, которую обозначали словом «интеллигенция», совершила радикальный разрыв с этой общностью, что привело к ее дезинтеграции — «трудовая интеллигенция» пока что в новую общность собраться не может.
Более того, «либеральная интеллигенция» в большинстве своем встроилась в новые общности «победителей» — как идеологи, предприниматели, эксперты и управленцы. Они были интеллектуальным авангардом антисоветских сил и имеют право на свою долю трофеев. П. Бурдье писал: «Все заставляет предположить, что в действительности в основе изменений, случившихся недавно в России и других социалистических странах, лежит противостояние между держателями политического капитала в первом, а особенно во втором поколении, и держателями образовательного капитала, технократами и, главным образом, научными работниками или интеллектуалами, которые отчасти сами вышли из семей политической номенклатуры» (см. [14]).
Никакой программы блокирования этого процесса и восстановления поврежденных частей системы «культура» после 2000 г. не выработано — ни в государстве, ни в обществе. Сопротивление распаду носит молекулярный неорганизованный характер, и шансы на его решающий успех невелики. Для успеха требуются программа и организация. Пока что причины кризиса культуры видят только в нехватке денег.
Рассмотрим характер деформации ряда важнейших структур культуры.
Кризис культуры всегда связан с кризисом ее философских оснований. В центре любой национальной культуры — ответ на вопрос «что есть человек?». Вопрос этот корнями уходит в религиозные представления, но прорастает в культуру. На это надстраиваются все частные культурные нормы и запреты.
Человек создан (преображен из животного) миром культуры. Первое дело культуры — заставить и научить нас быть людьми. Дело культуры — дать нам знания, умения и мотивы, чтобы жить в обществе и непрерывно создавать его. Культура дает нам квалификацию — быть членом общества. Она загоняет нас в рамки дисциплины, как при обучении рабочего, врача и пр. Культура вбивает в нас множество табу и запретов, подчиняет цензуре. Культура дает нам знания и умения быть частицей народа, а не соринкой в человеческой пыли. Это сложное обучение и трудное дело.
Тысячу лет культурное ядро России покоилось на идее соборной личности. Человек человеку брат! Конечно, общество усложнялось, эта идея изменялась, но ее главный смысл оставался очень устойчивым. К нам был закрыт вход мальтузианству, отвергающему право на жизнь бедным. И вдруг культурная элита в конце ХХ в. кинулась в социал-дарвинизм, представив людей животными, ведущими внутривидовую борьбу за существование. Конкуренция — это наше все!
Кризис культуры возникает, когда в нее внедряется крупная идея, находящаяся в непримиримом противоречии с другими устоями данной культуры — люди теряют ориентиры, путаются в представлениях о Добре и Зле. И вот, авторитетные деятели культуры России стали убеждать общество, что «человек человеку волк», а элита гуманитарной интеллигенции — прямо проповедовать социальный расизм. От того, что у нас наговорили, и кальвинисты остолбенеют.
Внедрение в массовое сознание антропологической модели социал-дарвинизма велось как специальная программа. Целью ее и было вытеснение из мировоззренческой матрицы народа прежнего, идущего от православия и стихийного общинного коммунизма представления о человеке.
В разных вариациях во множестве сообщений давались клише из Ницше, Спенсера, Мальтуса такого типа: «Бедность бездарных, несчастья, обрушивающиеся на неблагоразумных, голод, изнуряющий бездельников, и то, что сильные оттесняют слабых, оставляя многих “на мели и в нищете” — все это воля мудрого и всеблагого провидения».
Очень популярен среди интеллигенции был Н.М. Амосов (в рейтинге он шел третьим после Сахарова и Солженицына). Он так излагал своё кредо: «Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству… За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу — ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых» [1]. 1
В прессе же самым обычным делом стали заявления совершенно в духе тяжелого социал-дарвинизма. Тогда (в 1988 г.) многих удивило высказывание одного из первых крупных бизнесменов Л. Вайнберга (владелец фирмы «Интерквадро», кажется, по продаже компьютеров): «Биологическая наука дала нам очень необычную цифpу: в каждой биологической популяции есть четыре пpоцента активных особей. У зайцев, у медведей. У людей. На Западе эти четыре процента — предприниматели, которые дают работу и кормят всех остальных. У нас такие особи тоже всегда были, есть и будут».
1
А.С. Ципко писал: «Большой вклад в формирование реального, современного образа человека внес советский хирург академик Н.М. Амосов. Он напомнил политикам и обществоведам, что люди от природы разные, отличаются и силой характера, и устремленностью к самостоятельности в личной самореализации. Чрезвычайно важна мысль о существовании пределов воспитуемости личности… Наверное, настало время серьезно поразмышлять о самой проблеме неравенства, вызванного естественными различиями людей в смекалке, воле, выносливости. Жизненный опыт каждого подтверждает предположение Н.М. Амосова о том, что в любой популяции люди сильные, с ярко выраженным желанием работать составляют от 5 до 10%» [2].
Кстати, это было напечатано в газете 1 мая, в День солидарности трудящихся. Но это еще было похоже на шутку. Зайцы, медведи, четыре процента…
Этот поворот был предопределен историческим выбором 1980-х гг., сделанным частью номенклатуры в союзе с частью элитарной интеллигенции. Проект имитации общественных институтов Запада и отказ от цивилизационной траектории России требовали принять и западную антропологическую модель, которая лежит в основании идеологии буржуазного общества.
Пережив Средневековье, Возрождение и Просвещение, западная культура прониклась «духом капитализма». Здесь вспомнили и модернизировали римскую формулу: «Человек человеку волк». На языке науки человек был назван индивидом. Мы тоже привыкли к этому слову и забыли, что оно означает. Ин-дивид — это перевод на латынь греческого слова а-том, что означает неделимый.
Смысл «атомизации» человека был в разрыве всех общинных связей. Индивид, как идеальный атом, свободен, самодостаточен и находится в постоянном движении. Модель индивида в отношениях с другими людьми разработал Гоббс. Природное состояние людей-атомов — «война всех против всех». У цивилизованного человека, который живет в правовом государстве, эта война принимает форму конкуренции. Атомы равны друг другу, но вот в каком смысле: «Равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе». 2
2
Антрополог М. Салинс (США) говорит об этом представлении: «Гоббсово видение человека в естественном состоянии является исходным мифом западного капитализма… В сравнении с исходными мифами всех иных обществ миф Гоббса обладает необычной структурой, которая воздействует на наше представление о нас самих. Насколько я знаю, мы — единственное общество на Земле, которое считает, что возникло из дикости, ассоциирующейся с безжалостной природой. Все остальные общества верят, что произошли от богов… Судя по социальной практике, это вполне может рассматриваться как непредвзятое признание различий, которые существуют между нами и остальным человечеством» [3, с. 131].