Порочные круги постсоветской России т.1
Шрифт:
Однако как быть с теми страницами прошлого, которые раскалывают общество? За предыдущие столетия был найден лишь один способ решить эту проблему — «забвение или, лучше сказать, историческое заблуждение», как определил его Э. Ренан. Необходимо признать, что в тот момент, когда история превращается в фундамент коллективной памяти крупного человеческого сообщества, она теряет характер чисто научного знания, которое должно быть максимально объективным. Национальная история в смысле единого канонизированного исторического нарратива, матрицы, на которой скрепляется единство общества, неизбежно является мифом, более или менее приближенным к реальности. История как наука, ориентированная на поиск истины, отражающая все за и против, — достаточно сухой, если не сказать невнятный, с точки зрения обывателя вариант знания о прошлом. История как наука редко дает однозначные ответы, редко позволяет нарисовать однозначно позитивный или однозначно негативный образ того или иного деятеля прошлого.
Обсуждение болезненных эпизодов прошлого зачастую просто исключается из информационного поля. На протяжении десятилетий после окончания Второй мировой войны тема французского поражения 1940 г. и последующего добровольного сотрудничества тысяч французов с оккупационным режимом и прогерманским правительством Виши оставалась табуированной. Академическое сообщество и СМИ осознанно ее обходили, понимая, насколько болезненным является этот сюжет, нанесший мощный удар по французской идентичности. Дело дошло до фактически официального запрета на обсуждение раннего периода биографии президента Франции Ф. Миттерана, чьи взаимоотношения с режимом Виши вызывали определенные вопросы. Вместо педалирования болезненной тематики военного поражения и коллаборационизма на первый план был выдвинут грандиозный миф Сопротивления и олицетворявшая его фигура Шарля де Голля. Лишь в последние два десятилетия табу с открытого обсуждения французской истории периода Виши было снято. Естественная смена поколений и соответствующая работа с представлениями молодежи о войне позволили уменьшить остроту проблемы. Однако и в настоящее время в ряде учебных пособий разделы, посвященные 1939-1945 гг., представляют собой всего несколько страниц: их авторы считают за благо «молчать о войне». 97
97
Baques M.-C. Involution des manuels d’histoire du lycee. Des annees 1960 aux manuels actuels // Histoire de leducation. № 114. 2007. P. 141.
Аналогично обстоят дела в Японии. Травму от поражения 1945 г. японцы изживают, предавая забвению соответствующий период истории. Не только те страницы истории Второй мировой войны, которые были отмечены преступлениями японского милитаризма, но и те эпизоды, когда сама Япония оказывалась жертвой, фактически замалчиваются: атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки в учебниках истории отводится буквально несколько строк. 98 Однако нам наиболее близок, вероятно, испанский пример. Как и Россия, Испания пережила в XX в. гражданскую войну, сопровождавшуюся глубоким социально-политическим расколом. Выход из нее растянулся на десятилетия. На обсуждение болезненных страниц войны и франкистской диктатуры в стране наложен неформальный запрет. Табуируется само имя каудильо, не говоря уже о теме личного участия тысяч испанцев (иногда весьма неоднозначном) в функционировании его режима.
98
What Japanese history lessons leave out // ‹http://www.bbc.co.uk/news/ magazine-21226068›.
Очевидно, что у сегодняшнего расколотого российского общества есть только одна возможность изжить культурную травму и прийти к общему видению прошлого страны. Единый учебник истории действительно нужен. Опросы общественного мнения показывают, что с этим согласны 71% россиян. 99 Их мотивация в общем понятна: «историческая анархия» в свое время нанесла мощный удар по коллективной идентичности народа. От чрезмерного плюрализма мнений по критически важным вопросам национальной истории, которые в массовом сознании должны иметь однозначные ответы, все устали. Есть смысл воспользоваться моментом. Однако необходимо иметь в виду, что задача формирования единого исторического нарратива в расколотом социуме чрезвычайно сложна. Без общественного диалога здесь в любом случае не обойтись. В сегодняшней дискуссии вокруг сталинского периода отечественной истории нет абсолютно правой стороны. Главная цель — понять это и выработать общий подход к тому, что в нашей истории близко всем вне зависимости от политического лагеря, а что необходимо убрать под спуд и оставить для оценки будущим поколениям. Если это будет сделано, то будущий единый учебник истории сможет консолидировать страну.
99
Россиянам
Доклад подготовлен А.А. Вершининым
СОСТОЯНИЕ И ПЕРСПЕКТИВЫ РЕФОРМИРОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ НАУКИ
Наука — особый способ познания мира и человека, мышления и объяснения — зародилась на Западе. Там в ХVII-ХVIII вв. произошла научная революция как часть системы сдвигов, включавших в себя Реформацию, индустриальную и буржуазные революции. Западное общество Нового времени (модерн) возникло как новая цивилизация, и одним из столпов, на которых она стояла, была наука. Можно сказать, что наука была одной из ипостасей этого общества, она «пропитывала» все его поры.
Наука возникла в специфических условиях Западной Европы, и ее трансплантация в незападных культурах и традиционных обществах — одна из самых сложных проблем модернизации. Россия была первой в мире незападной страной, совершившей перенос западной науки на свою культурную почву. Укореняясь в России, наука стала частью ее собственной культуры, не потеряв при этом своей основы — научного метода, особенного взгляда на мир и на объект познания. В России она не размывалась при взаимодействии с другими формами знания.
Суть научного метода в том, что человек отделяет себя от мира как субъект, исследователь, а мир становится объектом, лишенным святости. Такое разделение давало ученому «свободу познания», возможность подойти к объекту исследования беспристрастно, отрешившись от проблемы добра и зла. Знание — сила, и сила грозная. За стенами лаборатории она должна быть ограничена этикой.
Наука изучает «то, что есть», предоставляя философии, религии и политике спорить о том, как «должно быть». Наука ищет истину, и добываемое ею объективное, возможно более достоверное, знание — огромная ценность, которая обеспечивает развитие человечества и сохранение природы.
Наука — вещь хрупкая и малоизученная. Многие страны вкладывают большие деньги, чтобы вырастить свою национальную науку — не получается. Ни за какие деньги ее не купишь. В России наука прижилась и расцвела, а может погибнуть. Будут потом строить новые НИИ, как храмы, будут давать звания новым академикам и нанимать лаборантов с хорошим окладом — а дух не вернется. Дух веет, где хочет…
Уже в конце XIX — начале ХХ в. русские ученые вошли в мировую науку как самобытное и уважаемое научное сообщество. Принадлежность к мировой республике ученых и следование универсальным нормам научного метода, наделило это сообщество чертами, присущимими национальной истории и культуре.
В России не возникло закрытых интеллектуальных сект, занятых натурфилософией, а затем и наукой. В русской культуре не прижилась алхимия, сыгравшая важную роль в системе знания Запада. Становление науки происходило не в обстановке невидимых коллегий и обществ, как это произошло в Англии и Германии, а в государственных университетах и Академии наук. Два родственных явления в истории России — революционное движение и наука — были способом служения, и многие революционеры в ссылке или даже в одиночной камере переходили к занятиям наукой.
Особенностью русской науки стало сохранение в ее мировоззренческой матрице, наряду с ньютоновской картиной мироздания, космического чувства. На Западе научная революция, почти слившись по времени с Реформацией, произвела десакрализацию мира, представив его как холодное и бездушное пространство. А в СССР квазирелигиозная утопия космизма соединилась с нормальной рациональной наукой, объединяя такие разные культурные типы, как Э.К. Циолковский и академик С.П. Королев. Образ вселенной как Космоса стал частью массового сознания в России. А. де Кюстин в своей книге «Россия в 1839 году» писал: «Нужно приехать в Россию, чтобы воочию увидеть результат этого ужасающего соединения европейского ума и науки с духом Азии». 100
100
В этой особенности России А. де Кюстин усматривает одну из основ ее мощи. В 1951 г. его книга была издана в США с предисловием директора ЦРУ Б. Смита, в котором было сказано, что «книга может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанном о Советском Союзе».