Порода героев
Шрифт:
Воздух кипел жизнью, ветер в листве и травах пел песню гайа. Мултани коснулся незнакомый аромат, и он отвлекся, вбирая в себя значение новых оттенков запаха. Земля под его босыми ногами-корневищами была податлива, как губка, и он с трудом удержался от искушения врасти в нее, нераздельно сливаясь с родным лесом. Явимайя заставил его дождаться остальных.
Эльфы появились словно по волшебству. Только что в лесу, окружавшем поляну, не было ни души, и вот уже смолкли все звуки, кроме дальнего гула падающих деревьев, а из тени на краю луга возникли десятки легких силуэтов. Все светлокожие, светловолосые,
– Явимайя приветствует вас. – Звонкий мелодичный голос, произнесший слова традиционного приветствия, принадлежал молоденькой девушке-эльфу.
Рейни ответила теплой улыбкой.
– Мы явились от имени Толарианской академии…
– Просить редких пород древесины для ваших изделий, – закончила за нее посланница Явимайи и застенчиво улыбнулась, забавляясь ее недоумением. – Конечно же, Явимайя участвовал во всех ваших беседах с Мултани.
Дух леса склонился в ответном приветствии.
– Долгой жизни, Шаира. – Обычное у эльфов пожелание. На краю его сознания шевельнулся Явимайя, и Мултани повернулся к Рейни: – Лес даст вам все, о чем вы просили. Чтобы вырастить самые твердые породы, понадобится несколько дней.
Будто подтверждая его слова, лес отозвался треском падающих стволов и отрывистыми щелчками ломающихся сучьев. Совсем близко одно из деревьев рухнуло наземь; за ним другое, на самом краю луга. Мултани, ожидавший этого, даже не обернулся. Одно за другим, цепляя кроны соседей, повалились еще три зеленых гиганта.
Рейни задумчиво посматривала вокруг.
– Подгнили? – спросила она.
Оскорбленный, Мултани еле сдержался, только бросил на женщину быстрый взгляд.
– Смена поколений, – пояснил молодой воин-эльф, погладив тыльной стороной ладони колеблющуюся траву. – Ускоренная, но естественная.
Темные глаза Рейни в изумлении распахнулись. Склонившись к самой земле, она всматривалась в странное мельтешение травинок.
– Цветы и травы растут и сменяются так быстро, что новые прорастают прямо в скорлупе увядающих прежних воплощений. Вот отчего эта рябь в безветрии!
Мултани никогда не сомневался в сообразительности Рейни.
– Гниение – это поражение, – сухо пояснил он. – Здесь все происходит с одобрения и по желанию Явимайи. – Он кивнул на продолжающие падать деревья. – Лес растет и уступает место новым поколениям во много раз быстрее обычного, создавая для вас запасы сырья. Не только Урза Мироходец ненавидит Фирексию.
Толарианка понимающе кивнула.
– Приятно сознавать, что у нас есть союзники, – сказала она. – И передай Явимайе, что мы ценим его дар.
Натянуто улыбнувшись, Мултани напомнил себе, что Рейни техник, а не знаток лесной жизни. Он допустил в свои слова только легчайшую иронию:
– Ты плохо слушала Шаиру, Рейни. С тобой сейчас говорит сам лес.
Рофеллос проворно огляделся по сторонам. Он еще ощущал на себе чужой взгляд, ставший почти привычным; взгляд, следивший за каждым его движением, паутинкой щекочущий кожу. Рука сама ползла поближе к рукояти меча, глаза обшаривали землю и деревья вокруг, нос втягивал воздух, полный незнакомых запахов. Опасность таилась повсюду, и он был напряжен, как струна.
С разрешения Мултани молодой эльф углубился в лес. Рофеллосу не терпелось разведать места, которые на много лет станут его домом. Ему хотелось покататься в палой листве, ступить на тропы, куда не ступал еще ни один Лановар, разрисовать лицо соком неизвестных лесных ягод. Так для него земля становилась своей, он познавал ее всем телом, всем существом. Народ воинов, Лановары жили и умирали, повинуясь тихому голосу природы, и Рофеллос не собирался позволить Явимайе заглушить его. Да, сейчас он посланец, но воином он всегда был, им и останется. И эльф уже чувствовал, что Явимайя распознал и одобрил эту мысль.
Но инстинкт предупреждал об угрозе. Кто-то следил за ним, шел по следу, и этот кто-то оказался лучшим охотником, чем Рофеллос. Мултани? Может быть. Но тогда он напрасно шутит такие шутки с вольным эльфом. Его губы растянулись в хищной усмешке, а глаза метались, выискивая тайники, где мог бы скрываться враг. И все время казалось, что стоит обернуться чуть быстрей, всмотреться чуть пристальней – и невидимый мучитель объявится на глаза.
Что – то мягко погладило его сзади по шее. Рофеллос развернулся, в прыжке выхватывая меч, и едва успел остановить замах прежде, чем клинок ударил в ствол стоявшего за спиной дерева.
– Кто здесь? – выкрикнул Рофеллос и тут же пожалел об этом. Так открыто выдавать себя позволительно только в дружественной стране. Ответом ему было молчание.
Рофеллос попятился, до боли в глазах вглядываясь в листву и чащу подлеска. Никого. Тогда эльф развернулся и устремился вперед широким шагом, каким мог двигаться без устали день, ночь и еще полдня. Он должен оторваться от этого преследователя.
Но за каждым его движением следил невидимый взгляд, пробиравшийся все глубже и глубже в сознание Лановара.
Глава 5
Даввол шагнул в темное сияние портала. Говорун, оторвавший его от работы, следовал за ним по пятам.
Горячий воздух опалил кожу и, ворвавшись в легкие кислой масляной вонью, заставил Даввола упасть на колени. Зарево, вырывавшееся из огромных домен, освещало вечную ночь Четвертой Сферы адским ржавым светом, в котором кружили черные хлопья окалины. С изнанки третьего уровня, переплетением труб и проводов заменявшей небо, мелким дождем моросила остывающая смазка. Листовая сталь, на которую опустился Даввол, была раскалена, как противень в духовке. Броня коракианца мгновенно нагрелась, и ему пришлось вскочить на ноги, чтобы не изжариться заживо.
Невдалеке, среди пляшущих языков пламени и жирных клубов чада, двигалась тень фирексийца. Давволу припомнились чудовища из коракианских сказок – скелеты рук, голый череп и страшная ухмылка острых стальных зубов. Когда фирексиец приблизился, на нем стали видны полосы гибкой стали, то и дело переползающие на новое место. Собственно, это живое одеяние составляло единое целое с телом чудовища. Безусловно, Давволу еще не доводилось встречаться со столь могущественным созданием. Какое величие! Коракианец задрожал, колени его обмякли, и он снова рухнул на четвереньки, склоняясь перед смертоносной властью. Могучий фирексиец проскрежетал что-то на своем языке, обращаясь к говоруну.