Порода героев
Шрифт:
Баррин не находил слов. Он стоял, уставившись на своего ученика и лихорадочно взвешивая последствия.
— Значит, все результаты нашей работы могут нести в себе врожденный порок? Это ты хочешь сказать?
Тимейн лишь кивнул. Маг перевел дух.
— Ладно, Тимейн. Ты меня убедил, но все равно все это придется перепроверить на разном материале, и я должен буду поговорить с Урзой.
Он знал, что мироходец не обрадуется, услышав о новых результатах и уничтоженных отчетах. Сам Баррин не стал бы терпеть такого наглого извращения истины, особенно там, где речь шла о человеческих жизнях.
При упоминании имени Урзы молодой волшебник вздрогнул:— Он скоро вернется на Толарию? Я слышал, он совсем недавно был здесь.
— Да, но у нас есть и другое неотложное дело. В своем роде забавно, насколько сходные трудности возникли у Карна.
Юноша опешил:
— У Карна? Это ему-то не хватает воспоминаний и эмоциональной привязанности?!
— У него прямо противоположные проблемы. Он страдает от вечных воспоминаний. Год за годом они лишают его способности действовать. — Баррин с сожалением покачал головой. — Мы с Рейни давно заметили, как воспоминания встают на пути любых его дел, связанных с человеческими чувствами. И с течением времени ему все труднее принимать решения.
— И что предлагает Урза? Тимейн был явно озабочен. Баррин пожал плечами:
— Пока не знаю. Он просто сказал, что тут нужен «решительный подход». — Взглядом маг остановил готовое сорваться с губ ученика восклицание. — Я сказал тебе это потому, что нам с Рейни нужна твоя помощь. Может быть, пригодятся твои исследования эмпатии.
Тимейн снова сдержанно кивнул и взволнованно произнес:
— А если они не помогут?
— Тогда останется ждать решения Урзы Мироходца.
Просторную лабораторию опоясывала галерея, с которой ученики могли наблюдать за ходом работ. Несколько столов и полки с инструментами вдоль стен. Запах старого дерева, кожи и масла. На взгляд Рейни, здесь было слишком много места для такой простой операции. Кроме того, ее удивило отсутствие зрителей на галерее. Академия, как ни заняты были здесь в последние годы работой над Наследием, в первую очередь оставалась учебным заведением. Но сверху на нее смотрел один Баррин, и Рейни заподозрила, что ее муж отвадил праздных зевак ради спокойствия пациента. Она одобрительно кивнула.
Карн лежал на самом большом столе, головой к ней. Оторвав взгляд от галереи, Рейни нежно погладила могучее плечо серебряного человека.
— Все будет хорошо, — мягко пророкотал он.
Конечно же, Карн чувствовал ее волнение.
Из присутствовавших никто больше не нуждался в утешении. Урза, стоявший по другую сторону от стола, спокойно обсуждал с Гатхой тонкости применения транских металлов. Гатха казался поглощенным беседой, а о чем он думал на самом деле, угадать было трудно. Рейни подозревала, что его мысли далеки от проблем металлургии. Куратор явился по прямому приказу Баррина. Он помогал в разработке «клетки» и советовался с Урзой по поводу магических сторон ее применения.
«Пусть учится думать о тех, чьи жизни изменяет его работа», — как-то сказал Баррин жене, но оба сомневались, что такое возможно. Сочувствие было совершенно несвойственно Гатхе. Зато он уже два года не уставал жалеть себя, приставленного к «никому не нужной работе». Так он называл занятия с учениками и проверку старых отчетов. Баррин хотел твердо удостовериться, что нигде больше не случалось «отклонений от плана исследований». Гатха пытался жаловаться Урзе, но наткнулся на каменное молчание, а высшей инстанции для него не существовало.
Урза шагнул к столу и без предупреждения потянулся к замку на шее Прототипа. Даже Мироходцу не без труда удалось нашарить и повернуть крошечную рукоять, скрытую в глубоком желобке. Секрет замка был известен только шестерым, включая самого Карна. Наконец замок громко щелкнул, и Урза выпрямился. Голова серебряного человека повисла, уткнувшись подбородком в грудь. Рейни заметила, что серебристый металл легко сгибался и растягивался, не требуя применения шарниров. Она протянула руку, извлекая черный камень, дававший Прототипу жизнь. Карн вздрогнул и застыл.
Сердце Ксанчи. Рейни никогда прежде не видела его. Размером с грейпфрут, совершенно черный, между тем как остальные силовые камни состояли из довольно светлого, прозрачного вещества. Рейни казалось, что сила камня дрожью передается ее рукам, словно призрачный голос Карна зовет на помощь. В уголке ее глаза показалась слезинка, но она ничем не могла помочь другу. Урза Мироходец принял решение: все воспоминания глубже последних двадцати лет будут стерты, чтобы избавить Карна от медленно подкрадывающегося бессилия. Тот, кто тонет в воспоминаниях, не способен действовать.
Рейни подняла взгляд на мужа, пытаясь понять, не жалеет ли он теперь о своей проницательности. Она заметила, что кто-то появился рядом с Баррином, и прищурилась.
Тимейн, тот молодой маг, исследования которого доказали: более чем девяносто процентов связей с миром Доминарии завязываются в первые восемнадцать лет жизни. Еще не зная, что задумал Урза, он не сумел возразить против гипотезы, что те же двадцать основополагающих лет живое существо может принять в себя на любом отрезке жизни. Рейни подозревала, что, если бы юноша знал, какое применение его открытию найдет Мироходец, возражения бы, так или иначе, отыскались.
Да, каждый, кто был здесь сейчас, в той или иной мере отвечал за происходящее, и Рейни, кажется, больше всех. Ведь эта она первая предложила противопоставить действию силового камня непрерывный рост транского живого металла, чтобы ограничить срок хранения воспоминаний. Никому не удалось обнаружить изъяна в этом плане, хотя сама Рейни старалась больше всех. Поняв, как распорядился Урза ее идеей, она лихорадочно искала в ней ошибку. Ведь несмотря на все теоретические рассуждения, никто не мог с уверенностью предсказать, как отразится стирание памяти на личности Карна.
Между тем работа над «Клеткой» была окончена. Теперь Урза держал ее в руках. Тонкая, но прочная скорлупка, состоящая из двух половинок. Плетение корзинки из самого прочного в мире металла образовывало слова и символы, точно повторявшие очертания Сердца Ксанчи. Рейни вложила черный камень в одну половинку, Урза приставил к ней вторую, и магия знаков мгновенно сплавила их в единое целое. За год металл разрастется, стиснет камень и начнет подавлять самые ранние воспоминания Карна. За десятилетие уйдут в небытие знания и опыт, копившиеся больше двух веков. Со временем воспоминания Карна будут бледнеть, как воспоминания обычного человека, и только последние двадцать лет жизни сохранятся неприкосновенными. Совсем короткая жизнь, однако, по мнению Урзы, этого «более чем достаточно».