Порог между мирами (сборник)
Шрифт:
— Я стала бы переживать за каждого, кто впал бы в зависимость от йот–йот–сто восемьдесят. Жаль, что… — Она не договорила. — Не обращай внимания. Меня просто расстроил уход Эрика. Ничего со мной не случится.
Сама же она размышляла о том, когда сумеет разыскать Корнинга и получить несколько капсул. У Кэти уже не оставалось никаких сомнений в том, что она подсела на наркотик.
Женщина не испытывала ничего, кроме чувства обреченности.
В полдень доктор Эрик Свитсент сидел в опрятной, но очень маленькой квартирке, которую он получил благодаря та инственной деятельности высших правительственных кругов
Эрик снова убирал папку в коробку из небьющегося пластика. Он заключил, что этот человек действительно болен, но точный диагноз поставить попросту невозможно, по крайней мере теми способами, которые известны врачам. Тигарден не подготовил Свитсента к одной странности. В течение многих лет у пациента проявлялись симптомы серьезных органических заболеваний, не имевшие ничего общего с психосоматическими нарушениями. Однажды это оказалась злокачественная опухоль печени, распространившая метастазы. Несмотря на это, мистер Браун не умер, а эта гадость исчезла. Во всяком случае, ее там больше не было, что доказали обследования, проведенные за два последних года. В конце концов ему даже сделали пробную операцию, но в печени мистера Брауна не обнаружилось даже изменений, свойственных его возрасту.
Это была печень юноши девятнадцати или двадцати лет.
Подобная странность проявлялась и в отношении других органов, которые подверглись тщательному исследованию. Однако мистер Браун явно терял силы, увядал на глазах. Он выглядел значительно старше своих лет. Его словно окружала болезненная аура. В итоге все выглядело так, будто чисто физиологически тело этого человека молодело, а его психологическая сущность старела естественным образом, клонилась к своему закату.
Какая бы физиологическая сила ни поддерживала его тело, мистеру Брауну это не приносило никакой пользы. Естественно, за исключением того, что он не умер от рака печени или селезенки, обнаруженного ранее. Рак предстательной железы, обычно смертельный, прошел незамеченным еще до того, как мистеру Брауну исполнилось тридцать.
Он продолжал жить, хотя пребывал на грани смерти. Тело его было измучено и истощено. В качестве примера можно было взять хотя бы кровеносную систему. Кровяное давление у Брауна составляло двести двадцать, несмотря на прием средств, расширяющих сосуды. К тому же у него серьезно ослабло зрение.
«Все же Браун, конечно, точно так же справится с этим недомоганием, как и с любым другим, — подумал Эрик. — Однажды болезнь просто исчезнет, хотя пациент отказывался от предписанной диеты и не реагировал на резерпин».
Больше всего врача удивляло то, что мистер Браун в разные периоды своей жизни переболел почти всеми серьезными болезнями, известными медицине, от инфаркта легких до гепатита. Он был ходячим медицинским справочником. Его организм никогда не был здоров и не функционировал как положено. Какая–то важная часть тела постоянно чем–то страдала. И все же…
Каким–то образом он излечивался сам, не пользуясь пересадками органов. Казалось, будто пациент применял на практике некую народную гомеопатию, пил какие–то идиотские зелья, о которых никогда не сообщал врачам. Скорее всего, мистер Браун этого и не сделает.
Он нуждался в своих болезнях. Его ипохондрия была настоящей. Этот человек страдал не истерией, а реальными болезнями, которые обычно смертельны. Если это и была истерия, чисто психологическое недомогание, то Эрик никогда прежде не сталкивался с подобной ее разновидностью. Все же интуиция подсказывала ему, что все эти болезни возникли не просто так. Они зародились в таинственных глубинах души мистера Брауна.
Три раза в жизни он вызывал у себя рак. Но как? И зачем?
Возможно, это было следствием его желания умереть. Но каждый раз мистер Браун останавливался, в последний момент отказываясь от своих намерений. Ему нужны были болезни, но не смерть. На самом деле он вовсе не хотел совершать самоубийство.
Эта информация оказалась весьма важной. Если так, то мистер Браун будет бороться за жизнь, по сути, сражаться с тем самым, для чего он нанял Эрика.
Таким образом, мистер Браун будет, мягко говоря, весьма трудным пациентом. Все это, конечно же, происходило на подсознательном уровне. Мистер Браун наверняка не отдавал себе отчета в существовании двух родственных, противостоящих друг другу сил, управлявших его жизнью.
Раздался звонок. Эрик пошел открыть и оказался лицом к лицу с типом в аккуратном костюме, похожим на чиновника.
Тот показал удостоверение и объяснил:
— Служба безопасности, доктор Свитсент. Вы нужны секретарю Молинари. Он жутко страдает, так что придется поторопиться.
— Конечно. — Эрик взял из шкафа пальто и через несколько секунд уже шел следом за агентом к припаркованной машине. — Боли в желудке? — спросил он.
— Похоже, что они теперь переместились в левый бок, — ответил агент, включая двигатель. — В области сердца.
— Он не говорил, что чувствует себя так, будто его сжимает чья–то огромная рука?
— Нет, только лежит, стонет и спрашивает про вас.
Агент, похоже, подходил к вопросу по–деловому. Видимо, он хорошо знал подобные ситуации. В конце концов, Генеральный секретарь болел постоянно.
Вскоре они добрались до здания ООН, именуемого Белым домом. Эрик шагнул на дорожку, ведущую к подъезду.
«Если бы я только мог сделать пересадку, — подумал он. — Тогда все быстро закончилось бы».
Но теперь, прочитав медицинские карты, врач прекрасно понимал, почему Молинари всегда отвергал возможность трансплантации органов. Если бы он согласился на пересадку, то сразу же выздоровел бы. Подошла бы к концу двусмысленность его существования, постоянные колебания между здоровьем и болезнью. Спор родственных сил разрешился бы в пользу здоровья. Неустойчивое психическое равновесие поколебалось бы. У Молинари осталась бы лишь одна из двух сил, пытающихся овладеть им. Он не мог позволить себе этого.
— Сюда, доктор.
Агент повел его по коридору к дверям, перед которыми стояли несколько полицейских в мундирах. Они расступились, и Эрик вошел в комнату.
Посреди нее на огромной смятой постели лежал на спине Джино Молинари и смотрел какую–то передачу по телевизору, установленному на потолке.
— Я умираю, доктор, — сказал он, повернув голову. — Мне кажется, что боли теперь достигают сердца. Впрочем, вероятно, так оно и было с самого начала.
Его опухшее покрасневшее лицо блестело от пота.