Порог
Шрифт:
Обычно она была тиха, кротка и послушна. Но иногда на нее накатывало, и ей очень хотелось выколоть кому-нибудь глаза, укусить до крови. Было ли это одержимостью каким-нибудь демоном, неизвестно. По крайней мере, демон, если он и был, другим образом себя не проявлял, так что ее странности удавалось держать в тайне.
Семья ее была достаточно набожной, и Анна-Мария прекрасно знала, что такое грех, и еще она знала, что такое наказание – и Божие, и людское. В те моменты, когда в ней появлялась потребность причинить кому-то боль, она начинала жечь себя каминными щипцами. Чтобы это
Не то чтобы она получала удовольствие от физических мук – нет, скорее, охлаждала свой пыл и переключала внимание с того, что было несомненным злом и грехом. Наказывала себя сама до того, как случилось бы непоправимое, и наказать ее пришлось бы кому-нибудь другому. Попросту казнили бы, да и все.
Матушка случайно застукала Анну-Марию за очередным самоистязанием лет в двенадцать, в первые ее месячные. Списала на буйство первой крови и очень опечалилась. Только приказала дочери не болтать и по возможности держать себя в руках. Поди выдай замуж бесприданную да и полоумную к тому же – нечего и пытаться! Дочь в слезах просила прощения, обещав быть тихой и покорной. И обещание свое выполнила – никто, кроме матери, так ничего и не узнал. И вот – счастливый случай, потерявший голову от похоти Ги де Бизанкур…
На последнем сеансе в маленьком кинотеатре на окраине района Санкт-Паули народу было совсем немного.
Зрители пили пиво, сорили скорлупками фисташек, громко смеялись. На экран почти никто не смотрел. Кому интересны замшелые истории Средневековья, инквизиция и прочее мракобесие вроде сжигаемых на костре ведьм. Третьесортный ужастик на околоисторическую тему. Молодежь зашла сюда от скуки, чтобы потискаться в темноте зала, выпить, потусить и повеселиться. И действительно, с точки зрения парней и их девчонок, это было дико смешно.
– Фу-у, эта дура червяка сожрала! – воскликнул паренек с челкой до носа и пирсингом в брови. – Тьфу, дерьмо!
– Так она щас и дерьмо чье-нибудь сожрет, – заметил другой подросток с зелеными волосами.
Остальные заржали.
Не смеялся только темноволосый голубоглазый молодой мужчина, которого действо на экране приковало к себе намертво. Он побледнел и вцепился в подлокотники кресла так, что костяшки его пальцев побелели.
– Забавно, правда? – промурлыкал рядом с ним низкий, с хрипотцой, женский голос.
Бизанкур, вздрогнув, уставился в темноту кинотеатра. Смутный абрис лица и темная вьющаяся прядь, но и этого было достаточно, чтобы узнать.
Белла. Они не виделись уже несколько лет, хотя когда-то были неразлучны. Что ее сюда принесло, интересно?
– Я здесь, чтобы напомнить, о чем нельзя забывать никогда, малыш-ш-ш, – хрипло мурлыкнул голос из темноты, и длинный шершавый язык скользнул по губам Бизанкура.
Когда-то эти прикосновения сводили его с ума. Сейчас – тоже, но если раньше это было вожделение, то теперь – отвращение и ужас.
Такие же эмоции вызывала и сцена на экране.
Молодая женщина стояла на коленях в углу курятника. Жидкие белесые пряди волос облепили ее потный лоб, а трясущиеся руки с обломанными черными ногтями шарили по земляному полу. Приглушенно квохтали куры, сухо шуршали спины и бока домашней скотинки, которая почесывалась о доски. Но вот к этим звукам примешалось жадное чавканье. Нет, это не свиньи ели из корытца, это женщина жадно поглощала что-то, держа это двумя руками, а под пальцами ее билось нечто живое и желтое. Цыпленок…
«Пом-мниш-ш-шь?..» – прошелестела рядом тьма. И он вспомнил. Он увидел это собственными глазами…
Ги де Бизанкур и жена его, Анна-Мария, были сеньорами довольно мирными и обыкновенными, добрыми прихожанами, не слишком требовательными к своим крестьянам и спокойными соседями. Разве что плодовитость их побивала все рекорды здравомыслия, словно они сами были крестьянами. У них было уже шесть детей. И все девочки. Просто из ряда вон. Приданого на всех не напастись, нечего и думать – разве что отправить девчонок в монастырь. А мальчика родить, наследника, опору в старости, Господь их так и не сподобил. Но они надеялись и продолжали свои старания…
Обычно инициатором супружеского соития выступал сам Ги, как и подобает мужчине, главе семейства. Но в тот день Анну-Марию словно подменили.
Всегда тихая и скромная, она вернулась из сада с полной корзиной румяных яблок непривычно возбужденной и оживленной. На землю пали тихие сумерки, но спокойствие и пасторальность этого времени суток несколько нарушили довольно необычное поведение матери семейства.
– А я сейчас в саду змею видела, – проговорила она, ставя на пол корзину, и невпопад хихикнула.
– Да что ты, – обеспокоился Ги. – Где? Не гнездо ли у нее там?
– Постойте, я не к тому, – остановила его жена и снова странно усмехнулась. – А вот представь, сеньор мой, что это тот самый змий был, что через Еву Адама искусил, а?
Ги оторопело смотрел на жену, не понимая, к чему она клонит.
– И представь еще, что вот именно я и есть Ева, – не унималась супруга.
– А я Адам? – начал прозревать муж.
– А вы именно что Адам, – подтвердила Анна-Мария, продолжая посмеиваться. – И вот я прихожу к вам… держа яблоко в руках…
Она вынула из корзины самое большое и нахально красное яблоко и, играючи, подкинула его на ладони:
– И говорю вам: «Супруг мой, это самый вкусный плод, хоть и запретный. Примете ли вы плод сей из моих рук?»
– С радостью, услада сердца моего, – наконец сообразивший, что это за игра, отец шести девиц рванулся к супруге, но та закусила удила.
– Не раньше, чем догоните меня, – рассмеялась она, запустила яблоком в мужа, подобрала юбки и выскочила в дверь.
К чести де Бизанкура будет сказано, яблоко он поймал на лету, а вот жену столь же ловко перехватить не успел и помчался за ней в сад, словно пылкий сатир за нимфой. Немногочисленные домочадцы и слуги, которые стали свидетелями этой сцены, наблюдали за этими скачками с добрыми усмешками и перемигиваниями. Тем временем небо потемнело, налетел ветер, а где-то невдалеке послышались первые едва слышные раскаты грома.