Пороги рая, двери ада
Шрифт:
Когда поздно вечером родители все еще не вернулись, Илья начал беспокоиться. В кроватке орал младенец, привыкший засыпать на руках у бабушки, Тамара спала, заткнув уши ватой. Молодой папаша носился с бутылочками, грелками и погремушками. Под утро раздался телефонный звонок. Только недавно уснувший, Илья спросонок не мог поверить услышанному, родительский «жигуленок» на загородной дороге был буквально размазан самосвалом, за рулем которого сидел вдым пьяный водитель. Дальше был кошмар — похороны отца, сидение в реанимации около умирающей матери, опять похороны… Тамара скрежетала зубами и требовала нанять няньку для ребенка, ее родители исправно напивались на поминках и выматывали душу вопросами о величине родительского наследства. На практику Илюша не поехал, — нужно было устраивать ребенка в ясли.
Едва придя в себя после случившегося, молодой муж и отец окунулся в новый виток кошмара. Тамара не хотела идти работать, ей нравилось сидеть дома, смотреть телевизор и перезваниваться с приятельницами.
В квартире царил вечный кавардак, а полки в кухне оккупировали невиданные полчища наглых тараканов.
Привыкший к порядку и уюту в доме, Илья пытался поддерживать чистоту, но бесполезно. Приходя из университета, он неизменно заставал у себя свекра со свекровью и двумя-тремя их детьми. Они чинно сидели за накрытым столом, пили и пели популярные песни, оставляя после себя горы грязной посуды, сивушные запахи и пустой холодильник.
Денег стало катастрофически не хватать. Кроме того, родственники хором требовали прописать у себя в «хоромах» парочку Томиных сестер, которых также требовалось побыстрее выдать замуж. Но уж тут Илья пришел в ужас и категорически запротестовал. Даже фингал под глазом, посаженный ему свекром, не смог переубедить «интелихэнта», как в глаза называла его новая родня (как они называли его за глаза, можно было только догадываться). Тамара рыдала и проклинала тот день, когда связала себя со «жмотом» и «перерожденцем».
Ощущение того, что он попал в западню, из которой нет выхода, постоянное безденежье и откровенная неприязнь жены к собственному сыну, превратили бывшего весельчака, заводилу и остряка в угрюмого, вечно замотанного и издерганного субъекта. Наука не шла в голову, гудящую после ночных разгрузок товарных вагонов, пьяных гулянок родственников и ежедневных скандалов жены. Севка был заброшен и рос в яслях на пятидневке.
Наконец наступил день, когда Тамара потребовала, чтобы муж бросил «никому не нужную учебу» и начал прилично зарабатывать. К тому времени были проданы и разбитая машина, и мамин кабинетный рояль, и папина библиотека. Продавать ковры, немецкие сервизы и чешские люстры Томочке было жалко.
Илья растерялся по-настоящему. Он понимал, что без высшего образования сможет хорошо зарабатывать только на заводе или на стройке. А это означало — поставить крест на своем будущем, работать на износ, удовлетворяя непомерные материальные потребности супруги, выпивать «с устатку», постепенно деградируя.
Спасли ситуацию, как это ни странно, свекор со свекровью. Они заявились однажды в гости вместе с огромным бородатым мужиком, двоюродным братом кого-то из них. Мужик выложил в качестве презента мешочек кедровых орехов, пил водку стаканами и рассказывал про таежную жизнь. Работал бородатый Вася на золотом прииске и зарабатывал сказочные деньжищи. Участь Ильи была решена за один вечер. Он подумал, и не стал сопротивляться — то ли романтика суровых мест, то ли возможность на время избавиться от постылых родственников, то ли надежда на то, что жена, оставшись без него, одумается и начнет заниматься домом и сыном, прельстили затравленного парня… В общем, через неделю Илья вместе с изрядно пьяным Васей сел в скорый поезд и отбыл в восточном направлении, увозя с собой фотографии жены и сына, нехитрую студенческую одежонку в рюкзаке и ощущение долгожданной свободы.
Домой он смог приехать только через два года. Письма от Тамары все это время приходили редко и были одного содержания — все нормально, только денег не хватает, пришли еще. Когда возмужавший и даже отрастивший бороду Илья подошел к дверям своей квартиры, его поразил доносящийся из нее запах щей и чего-то сдобного. А ведь о своем приезде он заранее не сообщал! Значит, взялась Томка за ум, научилась хозяйствовать!
Жена открыла дверь с радостной улыбкой на лице. Но при виде Ильи улыбка медленно испарилась.
Посторонившись, она пропустила мужа и на его неуклюжую попытку обнять и поцеловать, ответила раздраженно: «Ишь бородищу отпустил, колется! Разувайся». Илья прошел в квартиру и поразился порядку и чистоте, царившей в ней. На диване в гостиной сидело несколько красивых плюшевых игрушек, на столе стоял включенный утюг. Смущенный и обрадованный, он решил, что раз жене не понравилась его борода, то он немедленно должен ее сбрить, и пошел в ванную. И остановился, как пыльным мешком стукнутый, — на веревках сохли детские вещички. Но крохотные чепчики и ползунки никак не могли принадлежать пятилетнему Севе! Больше всего его поразило именно то, что среди этих милых, отделанных кружевами и бантиками, явно девчачьих тряпочек не было ни одной рубашонки или шортиков сына.
На негнущихся ногах Илья отправился в спальню и увидел там в нарядной колыбельке сладко спящую крошечную, месяцев двух или трех, девочку. Он просидел у розовой кроватки достаточно долго, прежде чем решился выйти.
Тамара сидела с каменным лицом на кухне. На столе стоял пирог с капустой и бутылка «пшеничной».
— Ну что, выпьем за встречу? — спокойно спросил муж.
Она молча наполнила рюмки, но он достал с полки стакан и налил его до краев. Выпив, они долго молчали.
— Девочка записана на меня? — наконец без всякого выражения на лице поинтересовался он.
Тамара молча кивнула и потянулась к бутылке.
— Оставь! — тихо приказал Илья. — Я не спрашиваю, кто ее отец, я хочу знать, живешь ли ты с ним сейчас.
Она только кивнула, уставившись на газовую плиту.
— Значит, это ты ему обед приготовила?
Снова кивок.
— А где Сева?
— В садике, — разомкнула она наконец губы. — Садик около дома. На пятидневке он.
— Понятно.
Помолчали. Потом он поднялся и тихо произнес:
— Подавай на развод и алименты. Ни копейки сверх этого больше не получишь. Я заберу только альбом с фотографиями. Но если узнаю, что Севке плохо живется, вернусь и всем тут руки-ноги повыдергаю, поняла?
— Поняла, — тихо, но с явным облегчением ответила она и пошла искать альбом.
Выйдя из ставшей чужой квартиры, Илья пошел в детский сад. Ему привели маленького, худенького, коротко стриженого мальчика. Поговорив с воспитательницей, отец повез Севу в парк. Там они до вечера катались на каруселях и ели мороженое. Но из глаз сына так и не исчезло настороженное и удивленное выражение. Даже слово «папа» он произносил с какой-то вопросительной интонацией. Расставаясь, он нерешительно обнял Илью и сразу убежал в группу, словно боялся пробыть с отцом лишнюю минуту. Больше они не виделись. Никогда.