Порок и добродетель (Звонок из преисподней)
Шрифт:
Он позвонил ей в контору днем, сообщив, что опоздает заехать за ней, так как совещание займет больше времени, чем он предполагал, но к восьми приедет. Он появился уже около девяти, на улице снова шел дождь.
«Какого черта, – подумал он. – Придется сидеть дома».
Стол был накрыт, и чем-то вкусно пахло. Он поразился великолепию поставленного перед ним блюда.
– Ты умеешь готовить! – воскликнул Брэд, пробуя сочную телятину в белом соусе с каперсами.
– Я многое умею.
Его взгляд стал задумчивым.
– Да, наверное.
В ту ночь она ощутила, что в том, как они занимались любовью,
Во вторник на вечер у него был назначен большой ужин. У Джулии Брэд появился около полуночи, выглядел несколько напряженно. Она ни о чем его не спрашивала, просто легла рядом в постель.
Они уже засыпали, когда он пробормотал сквозь сон:
– Ты чудесная женщина, Джулия. Я так рад, что нашел тебя.
Когда он приехал в среду, в их последний вечер, он протянул Джулии пакетик.
– До Рождества не открывать! – предупредил он. Он снова повел ее в тот клуб, где они были в первый вечер. Их начало – и их окончание. Но в этот раз Джулия явно чувствовала напряженность. Они подолгу молчали. Без неловкости, просто молчали – и все. Она ловила на себе его напряженный взгляд и в нем удивление, но она уже поняла его значение. «Именно это и делает Брэда неотразимым», – подумала Джулия. Она ошиблась, посчитав его неверующим. Каждая женщина, с которой он был, становилась его божеством; дни, проведенные с ней, были посвящены преклонению перед ней. Когда же все кончалось – что же, всегда можно найти другую богиню, другую фиесту. Он боготворил женщин не вообще, он боготворил ту, которая в данный момент была рядом.
Позднее в этот вечер, после медленной и нежной любви, они долго лежали молча. Потом вдруг Брэд потянулся и включил лампу, которую выключил совсем недавно. Приподнявшись на локте, он рассматривал Джулию с тем напряжением, которое она уже заметила в его взгляде раньше. Прочитав вопрос в ее глазах, он объяснил:
– Я просто хочу посмотреть на тебя… запомнить получше. – Он откинул покрывало и окинул взглядом всю ее, от горящих волос до грудей с розовыми сосками и от тонкой талии до треугольника шелковистых волос в низу живота.
Джулия неподвижно лежала под его взглядом. Внезапно этот взгляд стал непереносимым, и Джулия с трудом удержалась, чтобы не сжаться в комочек. Он не должен на нее так смотреть. Он уходит, все, спектакль окончен. Занавес должен опуститься на веселой ноте, вызывающей смех, а не слезы. Исполнение ими главных ролей в этой пьесе должно стать просто коротким и изысканным отрезком жизни, а не тяжелой драмой. Когда его глаза снова вернулись к ее лицу, она заставила себя взглянуть на него, тепло и удовлетворенно ему улыбнуться. С помощью огромного усилия и самодисциплины она сдержала слезы, которые уже набегали на глаза, благодарная самой себе за то, что за столько лет научилась скрывать свои чувства. Она увидела, как он закрыл глаза и молча положил ей голову на грудь. Она гладила густые светлые волосы, стараясь передать ему свое тепло, но не показать, насколько
Уже вставало солнце, когда он снова потянулся к ней. Она почти не спала, иногда только слегка дремала, зная, что и он не спит, но ничем это не выдает.
– Последний раз, – сказал он неожиданно звучным голосом. – Моя великолепная, прекрасная Джулия…
Этот раз был совершенно не похож на другие. Накал страсти был таков, что Джулии казалось, будто кто-то дергает ее за нервные окончания. После они молча лежали, крепко обнявшись, боясь показать свои истинные чувства.
«И вовсе это не только секс, – с трепетом подумала Джулия. – Это любовь или что-то на нее похожее».
Он отвез ее в контору, но не прямо к подъезду. Джулия была сдержанна, держала себя в руках. На самом же деле ей хотелось броситься ему на шею и умолять не уезжать. Но она улыбнулась и шутливо сказала:
– Я так рада, что ты решил пойти на то новоселье. Он улыбнулся в ответ, но его глаз эта улыбка не зажгла. Сегодня они были темнее, как будто надвигался шторм.
– Я тоже рад, что ты не приговорила меня сразу. – Он взял ее руку и поцеловал в ладонь. – Мы неплохо развлеклись, так ведь?
– И неоднократно. – Она смехом прикрыла дрожь в голосе, но облегчение, которое она заметила в его глазах, вошло в ее сердце как нож.
– Ты замечательная женщина, Джулия.
– А ты превосходный мужчина.
– Я получил от тебя огромное удовольствие. Надеюсь, что оно было взаимным.
Хотя она чувствовала, что у нее вот-вот начнется истерика, Джулия сумела сказать:
– Даже очень.
На этот раз он поцеловал обе ладони.
– Желаю тебе хорошо долететь, – быстро сказала она, чувствуя, что улыбка сползает с лица. Она вылезла из машины, осторожно прикрыла дверцу и пошла прочь от него. «Только не беги, – твердила она себе. – И не оглядывайся».
Когда она в тот вечер вернулась домой, ее ждала огромная корзина роз на длинных стеблях. Никакой карточки – но она знала, от кого они. Джулия внесла их в квартиру и поставила в холле, где было прохладнее и где они дольше не завянут. Затем она направилась к ящику, куда спрятала подарок Брэда. До Рождества оставалось еще девять месяцев, не ждать же так долго. Она сорвала яркую оберточную бумагу. Коробочка от Эспрея. Приподняв крышку, она увидела миниатюрную черную кошечку, искусно сделанную из черного жемчуга, с глазами из изумрудов и бантом на шее. Напоминание о банте на ее черном платье и о том, что он называл ее «киска». Она долго стояла, рассматривая брошку, потом захлопнула крышку и положила коробочку назад в ящик.
До этого ей никогда не платили. Странное ощущение. Она чувствовала себя странно – неуверенно, пустота внутри, как будто что-то потеряла. Вроде сердца. И ведь она отдала его не добровольно; он сам забрал ее сердце с собой. «Тысячная по счету», – грустно подумала она. Хорошее, круглое, число со многими нулями. «Думай об этом, как велела Крис, – с отчаянием уговаривала она себя, – как просто о жизненном опыте. Будь благодарна, он столькому тебя научил. Но какой болезненный способ обучения, – с тоской подумала она. – Чертовски болезненный способ».