Порок
Шрифт:
– Человек по фамилии Воинов. Эта фамилия о чем-нибудь говорит тебе? Это он убил Екатерину, как и двух других женщин, – теперь он сжимал её плечи.
– А причем тут другие? – вопрошала она, мотая головой. – Я ничего не знаю, ты сошел с ума, как ты можешь подозревать меня в чем-то?
Жанна сопротивлялась, ей удалось выбраться из клещей Павла Сергеевича.
– Может, ты ее убил, а все валишь на других, а?! У тебя ведь больше причин, чтобы она не жила. Не так ли, Баумистров? – она замерла в ожидании пощечины, посмотрела в его свирепые глаза. На удивление, в следующую секунду свирепость
– Хорошо. Ты ничего не знаешь. Тогда ответь на один вопрос: где сейчас Игорь?
– Не знаю! – она сжалась, она желала, чтобы он поскорее ушел. Хотя понимала, что сейчас не время для конфликта с Павлом Сергеевичем.
– Я правда не знаю.
– Хорошо, скажи ему, чтобы он мне позвонил! – произнес Павел Сергеевич и направился к выходу. – Или предупреди меня, как он явится к тебе.
Ее раздирало противоречие. В совсем другой ситуации она отреагировала бы резче, сказав ему: «Что, неожиданно проснулись отцовские чувства к Игорю?», но не сегодня. Она побежала к выходу и смогла на доли секунды придавить в себе гордость и ненависть:
– Павел, ты сделал мне больно! – успела крикнуть она на площадке у кабины лифта. – У меня останутся синяки от твоих рук.
– Извини, – только успел произнести Павел Сергеевич, перед тем как лифт закрыл двери и умчал его вниз.
Она вошла в квартиру. Недолго думая, набрала в мобильном телефоне номер и произнесла:
– Игорь! Тебя ищет отец!
Глава тринадцатая
С утра в понедельник Евгений приехал в изолятор временного содержания, куда поместили Воинова. В комнате для допроса было светло, лучи солнца проступали сквозь небольшое тонированное окно, но основной свет обеспечивался за счет настенной лампы с колпаком, который с трудом подходил под определение абажура. Допрос происходил сидя, для этого пара столов из светлого шпона были соединены между собой внешними сторонами, с внутренних сторон располагались заключенный и следователь. Стулья представляли собой железный остов с набитой на железо фанерой.
На столе перед Евгением лежали вчерашние показания Воинова. За дверью послышалось топанье и кроткий стук в дверь.
– Да, войдите, – приподнявшись со стула, крикнул Евгений.
– Разрешите, – голова в фуражке просунулась в проем, но затем так же неожиданно исчезла за дверью. Через долю секунды сотрудник изолятора стоял в комнате позади арестанта в наручниках.
– Евгений Андреевич, снять наручники?
– Да, конечно.
– Я за дверью, – конвоир быстро ретировался.
– Садись, – предложил Евгений Воинову.
Сам он обосновался напротив.
– Какие у тебя претензии по поводу содержания?
– Никаких. Я думал, что будет хуже.
– Ты на счет условий?
– Да! Здесь можно обитать.
– Это лучшее заведение в городе! – иронично заявил Евгений. Он не лукавил.
В период следственных действий подследственного помещали в изолятор временного содержания (ИВС) управления внутренних дел города, что на улице Шафиева. Это был не типичный для российской действительности изолятор. В середине двухтысячных годов здесь произвели капитальный ремонт, и он больше
Изолятор временного содержания стал показательным местом, где нудные, критические нарекания европейских правозащитников по правам человека реально воплотились в улучшенные условия для будущих зеков. Во всяком случае, этому отвечал интерьер изолятора: белоснежная плитка на стенах коридора; светлый линолеум в камерах; привинченные к полу, аккуратные деревянные кровати и стол, на который подается горячая пища три раза в день. Причем, по внутреннему распорядку, в период приема пищи подследственного никто не имел право побеспокоить, даже следователи, что вызывало немало нареканий в адрес администрации изолятора. И можно строить предположения, как потом работники следствия вымещали накопившую злость.
Для подследственного было большой удачей, если его помещали в городской изолятор на максимальный срок – до 15 дней. Потому что потом, если было решение суда об аресте, его переводили до начала процесса в изолятор, что по улице Толстого. Одним словом, ИВС можно было окрестить островком европейской цивилизации, где хотя бы соблюдаются нормы содержания людей, для которых несвобода ассоциировалась с каторгой.
Евгений взял у Воинова отпечатки пальцев и слюну на пробу, срезал ногти. Также с Воинова сняли всю одежду, включая нижнее белье. Взамен ему выдали робу.
Евгений заметил, что верхняя одежда подозреваемого – черное полупальто – сидит на нем как-то неказисто. Чего-то не хватало в комбинации «человек-пальто».
Одежду Воинов менял, сидя на стуле. У Евгения возникло желание подсказать, что переодеваться удобней стоя, но он не стал заострять внимание подследственного, так как в этот момент Воинов снял с себя исподнее и предстал перед ним «в чем мать родила». Евгений целенаправленно увел взгляд в монитор ноутбука и терпеливо ждал, когда обнаженный силуэт Воинова перестанет маячить перед его глазами.
Воинов надел полосатую робу, встал во весь рост, брюки от тюремных кутюрье были ему в самый раз.
– Мне хотелось бы поменять камеру, другими словами, могли бы вы организовать одиночку, хотя бы временно? – обратился Воинов к Евгению.
Евгения не удивила просьба Воинова:
– Боишься, что не доживешь до суда?
– В моей камере два наркомана, они не спят ночью, вечно говорят, что-то доказывают друг другу. Мне хочется покоя. Мне есть, что предложить.
– Что? – непритворно заинтересовался Евгений.
– Нож, орудие убийства! – ответил Воинов.
– Ты же сказал, что не помнишь, где он. А сейчас вспомнил?
– Да.
– Надо поговорить с администрацией заведения.
– У них есть одна пустая камера.
– Хорошо! Поговорю! А где нож?
– Он у меня дома.
– Готов огорчить тебя, сегодня суд дал санкцию на обыск твоей квартиры и криминалисты уже вот-вот выедут в твое логово, – довольным голосом произнес Евгений. – Так что получу твой нож задарма.
– А если они не найдут его?