Порою блажь великая
Шрифт:
— Мам, ну ма-ам!
— Я привезу его сумки! — Джо Бен устремляется к выходу, впереди всех.
— Он сказал, они на автобусной станции.
— Не забудь свою тарелку, Ли!
— Думаешь, жрачки тебе хватит, парень? Джен, дай ему стакан молока.
— Да не надо. Правда. Пожалуйста. — Пожалуйста!
— Пошли, Малой. — Хэнк…
— А если еще что понадобится — только крикни нам!
— Да я…
— Да не парься. Малой…
— Да я…
— Не парься. Прямо наверх — и все.
Ли не чувствовал руки Хэнка, направлявшей
(— После покалякаем, — кричит батя. — У нас еще будет уйма времени для трепа.
Парень заикается о чем-то в ответ, но я говорю ему:
— Наверх, Малой! А то он тебя до смерти заболтает!
И я, не мешкая, подталкиваю его к лестнице. Он поднимается по ступенькам передо мной, бредет, будто контуженный или что-то вроде того. Когда же мы взбираемся на второй этаж, указывать ему путь не приходится. Он останавливается аккурат перед своей старой комнатой. Ждет, пока я вожусь с замком, и заходит. Такое впечатление, будто он ее сам по телефону забронировал — такой он уверенный.
— А ведь ты мог ошибиться, знаешь ли, — скалюсь я. — Ну как я другую какую комнату имел в виду?
Он оглядывает комнатушку, где все по люксу — свежие занавески, чистые полотенца, готовая постель — и мне в ответ:
— Ты тоже мог ошибиться, Хэнк, — говорит он тихо, оценивая, как я прибрал его старую каморку. — Я ведь мог и не приехать. — Но он-то не улыбается. Для него это не смешно.
— Ой, знаешь, как Джо Бен своим ребятишкам говорит: лучше соломки подстелить и не упасть, чем фунт зеленки извести!
— Хорошая мысль, чтоб отойти с нею ко сну, — говорит он. — Ладно, увидимся завтра.
— Завтра? Ты что, всю жизнь продрыхнуть надумал? Еще ж только шесть, а то и половина.
— В смысле, позже. Увидимся позже.
— Ладно, Малой. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи! — говорит он, закрывает за мной дверь — и я почти что слышу, как этот бедолага вздыхает.)
Секунду Ли стоял в целительной тишине своего пристанища, потом быстро подошел к кровати, поставил тарелку и стакан молока на тумбу в изголовье. Сел на постель, руками обхватил колени. Сквозь пелену усталости смутно различил затихающие шаги на лестнице. То были шаги мифического тролля-людоеда, отправившегося поохотиться на беспечных пастухов.
— Чур меня, чур меня! — прошептал Ли, потом сбросил кеды и закинул ноги на кровать. Опустил затылок на скрещенные руки и принялся изучать древесные узоры на потолке, постепенно знакомясь с ними заново. — Это похоже на детскую сказку для психоаналитиков. С новым поворотом. Мы видим героя в логове людоеда, но что привело его туда? Каков его мотив? Явился ль он туда, отважно сжимая в руке карающий меч праавосудия, поклявшись истребить великанов, столь долго разорявших окрестности? Или же он решил принести себя в жертву этим извергам? Милое дополнение к классическому «Мальчику-с-Пальчику». Элемент психологического детектива. Кто победит — Мальчик? Или Великан? А чья правда — и в чем? — Эти люди… это место… как разрубить мне тот узел? О господи, как?
Уже погружаясь в дрему, он будто бы услышал чье-то пение в соседней
Во сне лицо его блаженно расплывается, черты смягчились. И песня прохладным ручьем орошает его иссушенный рассудок.
В серых яблоках каурки, и буланки-сивки-бурки, Все лошадки всех цветов!Песня расходится кругами, отдается эхом. За окном на телефонных проводах переругиваются зимородки. В городе, в «Коряге», граждане вновь задаются вопросом, что стряслось с Флойдом Ивенрайтом. В своей хибаре на плесе Индианка Дженни пишет письмо издателям «Классических Комиксов». Интересуется, не думают ли они выпустить тибетскую «Книгу Мертвых» с картинками? В горах над Южной Вилкой старый драный алкаш подходит к краю обрыва и посылает над пропастью свой крик — просто чтоб услышать в ответ человеческий голос. Мозгляк Стоукс встает из-за стола после ужина с намерением доковылять до своей лавки и пересчитать консервы. Хэнк, оставив Ли в его комнате, направляется было к лестнице, но, заслышав пение Вив, возвращается, деликатно барабанит пальцами в ее дверь.
— Ты готова, дорогуша? Ты ведь туда к семи собиралась?
Дверь открывается, Вив выходит, на ходу застегивая белый плащ.
— Чей это голос я сейчас слышала?
— Это малыш, дорогуша. Это он. Приехал-таки. Что скажешь на это?
— Твой брат? Поздороваться бы с ним надо… — Она устремляется к комнате Ли, но Хэнк придерживает ее за локоть.
— Не сейчас, — шепчет он. — Он, по-моему, в край уморился. Лучше пока оставить его в покое. — Они прошли к лестнице, спускаются. — Увидишь его, когда вернешься из города. Или завтра. А сейчас и так опоздала маленько… Что так подзадержалась-то, кстати?
— О, Хэнк… Не знаю даже. Просто не знаю, стоит ли мне туда идти…
— Ну, при таком раскладе, наверно, нет. Тебя туда, как бы, никто силком не гонит.
— Но Элизабет меня особо пригласила…
— Тоже — цаца! Элизабет Прингл, дочь старого сморчка Прингла…
— Она… Все они так нешуточно разобиделись на меня в первую встречу. Ну, когда я отказалась играть с ними в слова. Другие дамы тоже не играли — так никто и внимания не обратил. Но я-то что такого досадного сказала?
— Ты сказала «нет». А для некоторых это всегда досадно.
— Догадываюсь… Вообще-то, признаться, я в самом деле не лезла из кожи вон, чтоб поразить их дружелюбием.
— А они? Они хоть раз тебя тут навестили? Я тебя предупреждал перед женитьбой, что не стоит рассчитывать на победу в конкурсе популярности. Дорогая, ты — жена признанного головореза. Само собой, у них некоторое предубеждение против тебя.
— Да не в этом дело. Не только в этом… — Она замолчала на секунду, глядя в зеркало, что висело у лестницы внизу. — Порой кажется, будто они пытаются меня виноватой сделать. Будто завидуют или что-то вроде…