Порожденная иллюзией
Шрифт:
Сбитая с толку, оглядываюсь и понимаю, что меня уносит вниз по течению. Кто-то кричит мое имя, но звук очень слабый. И мне холодно. Так холодно. Меня всю трясет, мышцы сводит. Я еле плыву. Только бы подобраться к берегу, достать до дна, только бы хватило сил закричать…
Одна нога задевает что-то, затем другая. Дно, я нащупала дно. От облегчения я расслабляюсь и захлебываюсь водой. Надо добраться до берега. Надо.
Борясь изо всех оставшихся сил, гребу к виднеющемуся в темноте берегу. Пытаюсь встать. Идти.
* * *
Мне еще никогда не было так холодно.
– Она жива? – откуда-то издалека доносится голос мамы.
Я пытаюсь ответить, но губы онемели, как и все остальное тело. Кто-то растирает мне руки и ноги, боль ледяными иглами пронизывает конечности. Хочу велеть неведомым помощникам остановиться, но губы не двигаются.
– Доктор здесь. Пропустите его, пропустите.
Я понимаю, что вокруг меня люди, хочу сказать им, что я жива, в порядке, но не могу. Не могу даже открыть глаза.
– Все будет хорошо, Анна, – слышу я голос Коула, а потом чувствую, его теплые губы на своих ледяных. Словно тысячи солнечных поцелуев.
Ощущаю, как он протягивает ко мне нить, и мой разум цепляется за нее. Коула оттесняют врачи. Я держусь за нашу связь, пока медики надо мной работают. Крохотная искорка согревает меня изнутри, и я позволяю себе провалиться в темноту – теперь я знаю, что дорогие мне люди в безопасности.
* * *
Я ощущаю течение времени. Жизнь превратилась в круговорот мерзких на вкус лекарств, колючих покрывал и нелепых шапочек медсестер. Лица меняются, но шапочки с жесткими батистовыми основами и широкими накрахмаленными полями остаются прежними.
Помню, как спрашиваю одну из Шапок, сколько уже тут лежу, пока она вытирает мне лицо восхитительно прохладной губкой.
– Почти неделю.
– Я больна?
– Да.
В следующий раз, когда я прихожу в себя, никакой шапки рядом не наблюдается. Разум чист от тумана впервые с того дня, когда я упала с дока. Док! Встревоженная воспоминаниями, пытаюсь сесть, но пульсирующая боль в плече останавливает.
– Я бы на твоем месте этого не делала, – раздается голос мамы откуда-то справа.
Приглядываюсь и вижу, как она сидит на стуле в углу и разгадывает кроссворд в газете. Небольшая лампа рядом – единственный источник света в комнате.
– Пуля тебя только задела, но повязку поменяли буквально пару минут назад, так что будет больно.
Отложив газету, мама подходит ближе. Я хмурюсь, пытаясь понять, что же в ней изменилось. На маме синий свободного кроя жакет, плиссированная юбка в тон и черные ботинки на высоком каблуке. Вместо обычной мешанины украшений – нитка жемчуга на шее.
Очень консервативно. Наверное, это такой специальный наряд для визитов к дочери в больницу.
– Сколько я тут? – хриплю я и хватаюсь здоровой рукой за саднящее горло.
Мама дает мне воды, затем ставит стакан обратно на прикроватный столик.
– Почти две недели. У тебя началась пневмония. Они не верили, что ты выкарабкаешься. Будешь знать, как плавать в Гудзоне в ноябре.
Она говорит беззаботно, но ее руки дрожат. Мама стискивает их вместе. Сильно.
– Что с Коулом?
– Он в порядке. Я отправила его домой поспать. Очень упрямый молодой человек. Сидел здесь все время, хотя я сказала, что в этом нет необходимости.
Она говорит недовольно, но с явным уважением. Я прячу улыбку, представляя себе эту сцену: безмолвно сидящий Коул и моя очаровательно-настойчивая мама.
– Кажется, у тебя появился воздыхатель.
Воздыхатель? Я приподнимаю бровь, удивленная старомодным словечком. Затем кое-что вспоминаю.
– А как у вас с Жаком?
– О, он тебе рассказал? Я так и думала. Мы поженимся на Новый год. Еще один упрямец.
Поженятся? Мама выйдет замуж? Мне вообще сложно сопоставить мысли о ней и браке. И еще одна странность – Жак станет моим отчимом. Интересно, а Гарри Гудини знает, что я в больнице? Маму спрашивать бесполезно. Мои веки тяжелеют, но я еще не закончила.
– Что с представлением?
Она поджимает губы – вспомнила наше последнее выступление? Хочу сказать, что мне жаль, но молчу. Единственное, о чем я жалею, – что причинила ей боль.
– Мы с Жаком закрыли шоу.
Я снова пытаюсь сесть, но она укладывает меня обратно на подушки.
– Не волнуйся, все в порядке. Жак хочет, чтобы мы стали деловыми партнерами.
А как же я? Хотя она же пыталась вывести меня из шоу. Итак, мама наконец добилась своего. Затем я вспоминаю слова Жака, мол, она боится, как бы я не повторила ее судьбу.
На лице мамы ничего не выражающая маска – то есть дальше задавать вопросы о шоу бесполезно. Одна из самых важных вещей относительно моей матери: если она оставляет что-то позади, то уже никогда к этому не возвращается. Так и наша прежняя жизнь навсегда осталась в прошлом.
Мама треплет меня по плечу и подтыкает одеяла:
– На самом деле, все к лучшему. Теперь ты сможешь решить, чего действительно хочешь в жизни.
Нас прерывает появление очередной Шапки, которая запихивает в меня еще мерзких таблеток и настаивает, что мне надо отдохнуть. Свет гасят, мама целует меня в бровь, а в голове все крутится вопрос: чего же я действительно хочу в жизни?
* * *
Наша гостиная заполнена сладко пахнущими тепличными цветами. Интересно сколько цветочных магазинов опустело, ведь мама, Жак и Коул без конца приносят букеты?