Портфолио мадам Смерти
Шрифт:
— Вот и съездили на экскурсию, — вздохнула Феля, прижимаясь к Фале.
— Не то слово, — согласилась Света и обратилась к печальной подруге: — Лерка, брось, не твоя в этом вина. Кончай переживать.
На Малинову действительно было больно смотреть. Наверняка в тот момент она клялась себе, что это был первый и последний опыт работы гидом в ее жизни.
Логинов грел Катю, а одетый Паша грелся о меня, прижимаясь всем туловищем и даже ногами. Кеша смотрел на нас, вздыхая, и поддерживал за локоть индейца, которого здорово колбасило, точно он подцепил вибрационную
Водитель единственный оставался спокоен, как удав. Казалось, ему совершенно не было холодно в тонкой футболке.
— Вам не холодно? — словно прочитала мои мысли Катерина, обращаясь к Альберту.
— Нет, я закаленный. Я и зимой так хожу. И никогда не болею, представьте себе!
— Ну, конечно! — высказала Лера. — А кто целый месяц на работу не выходил?
— Так то не простуда, то я в запой ушел. А врачиха знакомая больничный мне сляпала, чтобы твоя мамка с работы не поперла.
— Так откровенно, — поразился чужой смелости Жека, хотя сам был парень не промах и мог сказать что угодно и кому угодно.
— Лерчик добрый, Лерчик все поймет, — начал подмазываться Альберт Морозов к девушке и даже шутливо положил ей голову на плечо.
— Эх, ну вас к лешему, Альберт Семеныч, — проворчала Валерия, однако, не отстраняясь. — Вечно вас выгораживаю перед маман.
— Точно-точно, — препротивным голоском хихикнула язвительная Светлана, заставив меня теряться в догадках, а на что она, собственно, намекала. Да нет, Морозову явно сороковник. А Лерка — молоденькая девчушка. Наверно, дело в чем-то другом.
— Может, уже поедем? — предложил измученный Фалалей. Сердце на щеке грустно сморщилось, а косичка на влажной погоде стала завиваться.
— Да, конечно, — спохватилась Малинова, аккуратно высвободила плечо из-под мужской головы и направилась к выходу.
Мы пошли следом, мысленно прощаясь с каждым фонтаном, мимо которого лежал наш путь к стоянке. Эх, не так гладко прошло мое знакомство с Петергофом, но тем не менее оно состоялось. Когда-нибудь я вернусь сюда, и все будет по-другому. У меня будет куча свободного времени, и я им распоряжусь так, как захочу.
— О чем призадумалась? — спросил рядом идущий Паша, держа меня под руку.
— Планирую, как скоро смогу сюда вернуться, — усмехнулась я, потому что знала, что озвученной эта мысль покажется немного забавной. Вроде как уехать не успела, а уже хочу назад. Павел думал точно так же, потому ответил:
— Мы пока еще не уехали. Так что наслаждайся последней минутой рая.
— Ты так сказал слово «рай», точно имел в виду диаметрально противоположное место. То, что под землей.
— А как ты думала? Откачивать стареющую пианистку, да так и не откачать, а потом надеть на себя вещь, на которой она померла… Не лучший у меня день.
Надо же. Выходит, хладнокровие Самойлова при попытках вернуть к жизни Агату Никитичну — это было напускное, ненатуральное. На самом-то деле Паша ой как переживал по этому поводу. Мне стало его очень жаль, и я прижалась к другу покрепче. Самойлов расцвел прямо на глазах, щеки зарумянились,
— Пусть поют, — набросилась на Женьку Света. — Что у нас теперь, минута молчания будет? Подумаешь, тетка умерла.
— Света! — возмутилась Лера, вставая на сторону Логинова. — Терпеть не могу, когда ты такая!
— А что я сказала такого? Она была старая! И ее никто не знал!
— Знаешь, — встряла Катя, сверля гневным взором Барскую, — тебя я тоже не знаю. Может, умрешь, а? Что в этом такого?
— Катя! — обрушился Паша на подругу. Вроде как Светка за него заступилась, стало быть, нужно заступиться за нее. — Опять ты ведешь себя как стерва.
— Не обзывай мою подругу! — неожиданно для себя прикрикнула я и вырвалась из его руки, отойдя в сторону. — А ты че лыбишься? — наки-нулась я на Александрова, так как на сей раз в его глазах явственно выступило одобрение, и улыбка это подтвердила.
— Я вообще иду молчу! — как всегда, в приподнятом настроении ответил негр.
— Вот и молчи почаще! — поддержала меня Катя.
— Девушка, я не с вами разговаривал.
У Жеки от такого обращения со своей любимой вспыхнули глаза:
— Ты ща огребешь, понял? Даже не пищи в ее сторону!
— Да ладно, она сама часто пищит, — бросил Паша.
Только мы втроем (я, Жека, Катя) хотели наброситься на лучшего друга и побить его за Любимову (она — за саму себя), как тут индеец по-лошадиному игогокнул и пробурчал что-то на неизвестном науке языке.
— Че он бузит? — обратилась Барская к Кеше.
Тот пожал плечами:
— Я что вам, переводчик? Не знаю я их языка.
— Но как ты с ним общаешься?
— По-русски! Я негр, но я русский! — Похоже, что даже у негра стали сдавать нервы. Не знаю отчего, но это было чертовски приятно.
— Я сказал, смешные вы, — громко возвестил радостный индеец со странным акцентом. Точно он не индеец вовсе, а чукча. — Как тут не понять? Это закон джу-бня.
— Кого закон? — переспросили все хором.
— Джу-бня. Бледнолицую никто не любил, и ее смерть внесла в бытие ныне живущих разлад. Когда змея покидает мир, она выплескивает наружу весь свой яд, чтобы не перенести его на облака. А яд впитывается в окружающий мир.
Несмотря на то, что индеец выглядел глуповатым и изъяснялся очень странно, я все же поняла, какую мысль он хотел до нас донести. Негатив к Агате с ее смертью преобразовался в нечто совершенно новое — негатив ко всем остальным. Так как пианистки больше нет, значит, на нее уже невозможно выплескивать раздражение, но никакая материя и даже энергия в природе не может быть самоликвидирована, вот мы и набросились друг на друга.