Портфолио мадам Смерти
Шрифт:
— Да? — протянул сошедший с ума Жека. Что с ним случилось? За что он так с нами? — Поэтому ты все время на него наезжала? Оскорбляла? Подтрунивала?
— Я наезжала?! — запрыгала Любимова, засучивая рукава — очевидно, чтобы привести кулаки в боевую готовность. — Я оскорбляла?!
Видя такое дело, Кеша, Лера и Света отправились в дом: никто не желал принимать участие в разборке. Мне же пришлось по долгу дружбы:
— Прекратите немедленно! Тем, что вы сейчас разругаетесь, вы Паше не поможете!
— Да? — Теперь свой
Он выполнил свою миссию, я захлюпала носом, подбородок задрожал. Господи, ведь он прав. Если бы я только знала, что вижу Пашу в последний раз… Я бы… Я бы… Я бы обязательно подарила ему улыбку, и не одну. Но откуда мне было ведомо? Все же из последних сил я сдерживала слезы.
— Как это подло с твоей стороны! — вступилась по обычаю Катя за свою подругу. — Она не обязана любить его только потому, что он любит ее! — Подходящий к дому Иннокентий озадаченно на нас обернулся. Ну вот, они, оказывается, слышали все это. Почему мне так не везет? — Это низко с твоей стороны упрекать ее в этом именно сейчас, когда с Пашей, возможно, что-то случилось!
— Чтобы с Пашей ничего не случилось, я и прошу тебя отвести нас к тому месту!
— Кого — нас? — спросила фурия Катя, а я задумалась над формулировкой: о чем Жека хотел сказать? Как-то странно он выразился.
Женька осекся, затем уточнил:
— Меня и Иннокентия.
— Ага! Я смотрю, вы с ним подружились! Заменил одного друга на другого, да?
— Не будь стервой, — бросил ей Женька и отправился к сторожке.
— Эй! — окликнули его мы. — А как же поход?
— Я сперва поем.
Все шестеро сидели за столом. Мы с Катей ни-чего не ели, так как завтракали только что, ос-тальные перекусывали кто чем. Здесь случилось кое-что непредсказуемое. Лерка полазила по полкам холодильника и заявила:
— Продукты исчезли!
— Как это? — Света тут же очутилась подле подруги.
— Смотри, на этой полке раньше лежали рыбные консервы. А теперь их нет! Я помню, здесь было банок пять-шесть.
— Значит, съел кто-то, — пожал негр плечами и почему-то посмотрел на меня. Он что, меня подозревает?
— Я не ела, — на всякий случай заверила я ос-тальных.
Но на меня, оказывается, никто и не думал.
— Понятно, что не ты, — фыркнула Барская, — тебе бы столько на полгода хватило! Ешь как кузнечик.
— Как могу, так и ем, — ответила я натянуто.
— Что еще пропало? — спросила Катька, подходя к холодильнику.
— Вроде больше ничего, — пожала Малинова плечами. — Я не помню, может, еще что было.
— Хоть тушенка осталась, и то слава богу.
— Верно, — поддержал Женька свою девушку. — Макароны, надеюсь, тоже остались?
— Да.
— Тогда жить можно. Я лично рыбу никогда и не любил, — поделился он с нами.
— Но кто-то же ее съел, — напомнила Света. — Молча. Все семь банок.
— Шесть, — поправила Лера.
— Неважно! Это наглость. Вот так, втихую… Ночью, видать.
— Альберт твой, наверно, — высказал предположение Кеша, сидя за столом.
Светлана тут же вспыхнула:
— Это возмутительно! О мертвых нельзя так говорить!
— Ага! — рассмеялся тот. — Значит, об Агате можно было, а об Альберте нельзя?
Валерии это надоело:
— А ну прекратите! Хватит! Сколько можно ругаться? Вы понимаете, что мы умираем? Неужели кому-то хочется провести остаток наших жизней в бесконечных ссорах?
Никому не хотелось, потому все угомонились и расселись по местам. Александров возобновил тему преступлений, обращаясь к Жеке:
— Ну что, Евгений, теперь вы Морозова не подозреваете?
— Теперь нет, — хладнокровно ответил тот. — Убийца должен быть живым.
— И кто же он? — спросила я друга с интересом.
— Это легко проверить. Кто останется в живых, тот и убийца. — Женя пригладил волосы, чуть прикрыв глаза, и спокойно добавил: — Подождем.
Чего подождем? Когда умрем все? Нет, вот что ни говорите, по-моему, у нашего друга поехала крыша.
Светка сморщилась:
— Ой, какой ты… Прямо не знаю… Как можно шутить сейчас?
Мы еще немного посидели. Те, кто ел, доели то, что они ели. Негр же поднялся, взял фотографию и фломастер, сел рядом со мной и принялся закрашивать глаза Павлу и Альберту Семенычу, действуя как маньяк.
— Ты что делаешь?! — обрушилась я на него. — Ты что, ополоумел?! Паша может быть жив!
— Возможно, но я этого не знаю. Поэтому вот так. Лучше перестраховаться.
— О боже… боже… — Мне сделалось нехорошо. Видеть, как чокнутый громила негр закрашивает черным цветом глаза твоему другу, с которым неизвестно что произошло, который просто рассеялся в окружающей среде и который, ты очень на это надеешься, все-таки еще может быть жив, это… так мерзко. — Прекрати сейчас же! — не выдержала я и вырвала у него из рук фотографию. — Кеша, ты ведешь себя как ненормальный! Тебя что, Монтесума заразил? Ты соображаешь вообще, что ты делаешь?!
— А что я делаю? — хлопнул он темно-карими, почти черными, глазами.
— Что у вас там? — заинтересовалась моя подруга.
— Кать, он закрашивает Паше глаза! — пожаловалась я голосом детсадовской ябеды. — Скажи ему, пусть перестанет!
— Да, Иннокентий, перестаньте. Вы видите, как это действует на мою подругу?
— Но ведь, когда я красил глаза Морозову, она никак не среагировала. А все потому, что водитель был ей безразличен, значит, ему можно закрасить глаза, так получается? А для кого-то он тоже был другом, и кому-то эти манипуляции точно так же бы не понравились, я правильно рассуждаю?