Портрет баронессы Зиммерштадт
Шрифт:
– Нет никаких швов, - выдавил Дэймон.
– Но позволь... Здесь нет даже отверстия для выхода мочи... Как же ты справляешь нужду?
– Терплю, пока он не вернётся.
– Кто?
– не понял доктор.
– Член, - ответил Дэймон.
– Он уходит, а потом возвращается.
"Бредит", - подумал Нодли, снова усаживаясь в кресло.
– Рассказывай, что с тобой случилось, - потребовал он.
– В первый раз он ушёл полтора месяца назад, - глухо проговорил Дэймон.
– То есть как - ушёл?
– Отвалился от
Нодли, отдуваясь, вытер платком вспотевшую лысину.
– Ничего не понимаю.
– А как мне говорить, чтобы вы поняли? Я рассказываю всё так, как было.
Дэймон подошёл к окну. В потемневших стёклах отразилось его худощавое лицо с всклокоченными волосами.
– В первое время он уходил нечасто. Примерно раз в неделю. А сейчас - каждый вечер, и это меня по-настоящему пугает!
– Испытываешь ли ты боли, тошноту, головокружения?
– осведомился Нодли.
– Нет. Я испытываю нечто совсем другое...
– Дэймон приблизился к нему.
Халат на нём был распахнут. Доктор не сводил глаз с розового пятна на его промежности.
– Что же?
– То, что испытывают во время полового акта. Через какое-то время после его ухода на меня накатывает... ну, скажем так, сексуальное возбуждение. Члена нет, но у меня такое чувство, что он по-прежнему на мне, чёрт его возьми, и что он входит в женское влагалище! Во время его отлучек я сохраняю с ним связь. Возможно, тут замешана телепатия, но я его чувствую. Я чувствую, как он входит во влагалище. В эти моменты я испытываю оргазм. Жуткий, дикий оргазм, гораздо более острый, чем тот, который я переживал с женщинами до всех этих событий... А потом, когда он возвращается и прилипает к моему паху, его пенис весь день висит как тряпка...
– Друг мой, ты болен не только физически, но и душевно, - пробормотал Нодли.
Он не находил других причин загадочной болезни племянника, кроме той, что у него хирургически удалены гениталии. Кто-то проделал операцию настолько искусно, что даже не видно было швов. А рассказы про уходы члена и всё остальное - признак душевного расстройства.
– Тебе надо успокоиться, - прибавил он мягко.
– Уехать подальше от столицы, пожить уединённо в домике у моря...
Дэймон резким движением сбросил с себя халат. Он был похож на статую, у которой вместо гениталий было тщательно отполированное ровное место.
– Я вижу, вы мне не верите. Ничего, сейчас сами убедитесь.
Нодли покрылся холодным потом. Племянник явно сходил с ума.
– Дэймон, возьми себя в руки. Ещё не всё потеряно. Я покажу тебя хорошему хирургу. Думаю, он лучше меня разберётся, что с тобой произошло...
Дэймон вдруг насторожился и поднял палец, призывая к тишине.
– Тише, сэр... Кажется, он уже здесь.
Сначала Нодли казалось, что где-то в соседней комнате прыгает лягушка. Внезапно звуки прыжков зазвучали совсем рядом. Неведомая лягушка приближалась не со стороны приоткрытой двери, откуда должна была приближаться, а со стороны массивного письменного стола.
Наконец из полумрака на освещённый пол выпрыгнуло странное существо. Нодли вскрикнул от изумления. Это была мошонка с пенисом!
– Пришёл, - проговорил Дэймон.
– Ну, давай же, приятель, лезь на своё место. Если уйдёшь ещё раз, я тебя отрежу! Вот увидишь, отрежу!
На глазах поражённого врача гениталии подпрыгнули и приклеились к животу Дэймона. Сначала мошонка с пенисом топорщилась в районе пупка. Потом всё это хозяйство неторопливо сползло вниз и оказалось на своём законном месте.
– Можете потрогать его рукой, он держится крепко, - сказал Дэймон.
– Невероятно, - сдавленно прохрипел Нодли, вставая.
– Я ещё приду к тебе, - он вышел в прихожую, оглядываясь по сторонам.
– Приду с хирургом...
– Посмотрите, он измазан спермой, - говорил Дэймон.
– Опять окунулся в чьё-то влагалище, мерзавец. Если бы знать - в чьё... И ведь я ничего не могу с ним сделать, ничего!
Нодли схватил цилиндр и пальто.
– Мне надо тщательно всё обдумать, - сказал он, выходя из квартиры.
– Случай очень необычный... Увидимся, Дэймон!
И он устремился вниз по лестнице.
Через два дня, рано утром, его срочно вызвали в один из особняков в восточной части Аддисберга, населённой преимущественно аристократией. Было ещё темно. На улицах горели фонари. Карета доктора остановилась у решетчатых ворот с гербами. Кутаясь в пальто, Нодли вслед за лакеем поднялся по каменным ступеням крыльца.
В доме царил тихий переполох. К Нодли подбежала хозяйка - герцогиня Райзингэм, полная пожилая дама в небрежно накинутом шлафроке. Обменявшись с доктором приветствиями, она повела его в спальню дочери.
– Сегодня ночью в дом пробрался преступник, - идя, говорила она.
– Это гнусный злодей, маньяк, который не украл ничего, кроме невинности моей юной Паулины...
– Девушка изнасилована?
– Да, и самым зверским образом. Сейчас полицейские ищут, каким образом он проник в спальню... Паулина едва жива от ужаса... У неё, кажется, кровотечение...
– Не беспокойтесь, миледи, я сделаю всё что в моих силах.
Осмотрев пациентку, Нодли нашёл, что большого вреда насильник девушке не причинил, но плева была разорвана и вокруг влагалища виднелись синяки, как будто кто-то с силой давил в этих местах.