Портрет Баскома Хока
Шрифт:
— Да, очень хороший.
И оба некоторое время смотрели на чемодан, потом снова обратили любопытный взгляд на молодого человека. Тот опять предложил старику сигарету, и старик взял и поблагодарил его.
— Это прекрасно, вот это, — сказал он, указывая на сигарету. — А стоит дорого?
— Шесть франков.
— A-а… это очень дорого. — И поглядел на сигарету более почтительно.
— Зачем вы едете в Орлеан? — спросил он. — Вы там кого-нибудь знаете?
— Нет, просто хочу посмотреть город.
— Как? — тупо спросил старик. — У вас там дела?
— Нет, хочу
— Мсье говорит, что хочет посмотреть город, — яростно вмешалась дочь Ты совсем ничего не понимаешь?
— Я не понимаю, что он говорит, — возразил старик. — Он не говорит по-французски.
— Очень даже хорошо говорит, — сердито произнесла она. — Я его прекрасно понимаю. Это ты бестолковый. Вот и все.
Крестьянин некоторое время молчал, затягиваясь сигаретой и дружески поглядывая на молодого человека.
— Америка очень большая, да? — спросил он наконец, широко разведя руки.
— Да, очень большая. Гораздо больше, чем Франция.
— Как? — опять спросил крестьянин озадаченно и терпеливо. — Я не понимаю.
— Он говорит, Америка гораздо больше, чем Франция! — крикнула девушка измученным тоном. — Я все понимаю, что он говорит.
Несколько минут длилось неловкое молчание, никто не раскрывал рта. Отец курил свою сигарету, раза три порывался, видимо, заговорить, но растерянно продолжал молчать. Дождь за окнами поливал теперь поля длинными косыми струями, а дальше в сером тревожном небе, где полагалось быть солнцу, светилось белое пятно, словно старалось прорваться наружу. Заметив это, крестьянин улыбнулся и, доверительно пригнувшись к молодому человеку, постучал его по колену крупным заскорузлым пальцем, потом указал на солнце и проговорил медленно и внятно, как учат ребенка:
— Le so-leil.
И молодой человек послушно повторил за ним это слово:
— Le so-leil.
Старик и его жена просияли от радости и одобрительно закивали, приговаривая: — Да, да, хорошо, очень хорошо, — и старик, как всегда ожидая от жены поддержки, добавил: — Он сказал это очень хорошо, правда?
— Да, да, превосходно!
Тогда он указал на дождь и, сделав своими крупными руками скользящее движение вкось и вниз, опять проговорил, очень медленно и терпеливо:
— La pluie.
— La pluie, — благонравно повторил юноша, и крестьянин оживленно кивнул и сказал: — Хорошо, хорошо, говорите вы прекрасно, скоро будете говорить, как француз. — Потом указал на поля за окном и сказал ласково:
— La terre.
— La terre, — отозвался молодой человек.
— Говорю я тебе, — сердито крикнула девушка со своего места у окна. — Он знал все эти слова. Он очень хорошо говорит по-французски. Это ты такой бестолковый, что не понимаешь его. Вот и все.
Старик ей не ответил, а на юношу продолжал глядеть, словно хваля и одобряя. Потом уже побыстрее, нанизывая слова, указал на солнце, дождь и землю и сказал:
— Le soleil, la pluie, la terre.
Молодой человек повторил, и старик покивал с довольным видом. Потом все долго молчали, и единственным звуком был беззаботный перестук маленького поезда, и девушка все так же хмуро глядела в окно, а там дождь поливал плодородные поля длинными косыми струями.
Уже в сумерки поезд остановился на маленькой станции, и все приготовились выходить. Дальше этот поезд не шел. Едущие в Орлеан пересаживались здесь на другой поезд.
Крестьянин, его жена и дочь собрали свои пожитки и вышли на перрон. На другом пути ждал другой маленький поезд. Крестьянин указал на него крупным заскорузлым пальцем и сказал молодому человеку: — Орлеан. Вон ваш поезд.
Молодой человек поблагодарил и отдал ему пачку с остатками сигарет. Крестьянин благодарил его горячо и долго, а на прощание еще раз быстро указал на солнце, на дождь и на землю и произнес с доброй дружеской улыбкой:
— Le soleil, la pluie, la terre.
И молодой человек кивнул, показывая, что все понял, и повторил слова старика, а старик одобрительно покивал головой и сказал:
— Да, да, очень хорошо. Дело у вас пойдет.
Услышав это, девушка, обогнавшая родителей, все с тем же хмурым, независимым и пристыженным видом оглянулась и крикнула в яростном отчаянии: — Я же тебе говорю, мсье все это знает… оставь ты его в покое… Только себя дураком выставляешь!
Но старик и старуха словно и не слышали ее, а смотрели на молодого человека с дружеской улыбкой и простились с ним за руку тепло и сердечно.
Потом он пересек пути и вошел в купе того, другого поезда. Когда он снова выглянул в окно, крестьянин и его жена стояли на платформе и смотрели на него с добрым любопытством на старых лицах. Поймав его взгляд, старик опять указал своим крупным пальцем на солнце и крикнул:
— Le so-leil!
— Le so-leil! — отозвался юноша.
— Да, да, — крикнул старик и рассмеялся. — Очень хорошо.
Тогда дочь подарила молодого человека хмурым взглядом, рассмеялась коротко и безнадежно и сердито отвернулась. Поезд тронулся, но старики еще смотрели ему вслед. Он махнул им рукой, и старик махнул в ответ своей ручищей и, смеясь, указал на солнце. И молодой человек кивнул и крикнул что-то, означавшее, что он понял. А девушка тем временем сердито пожала плечами, повернулась спиной и уже уходила прочь в обход станционных зданий.
Потом они исчезли из виду, поезд быстро стряхнул с себя городок, и не осталось ничего, кроме полей, земли, дымных и загадочных далей. А дождь все шел.
И странно время, как лесная тьма
Несколько лет назад на одной из платформ мюнхенского железнодорожного вокзала среди людей, столпившихся у вагонов готового к отправлению швейцарского экспресса, стояли женщина и мужчина — женщина столь прелестная, что ее образ всегда будет неотвязно преследовать того, кто ее увидел, и мужчина, на темном лице которого уже запечатлелся знак роковой и странной встречи.
Достигшая зенита зрелой и безупречной красоты, женщина вся, вплоть до ярких и полных губ, так и светилась жизнью и здоровьем — очаровательная, дивно сочетающая в себе все составные элементы привлекательности, собранные с такой изысканной соразмерностью и в таком гармоничном единстве, что, даже видя ее воочию, трудно было поверить собственным глазам.