Портрет дьявола: Собрание мистических рассказов
Шрифт:
Влюбленная пара не поддавалась унынию, навеваемому непогодой. Миллисент против обыкновения казалась беззаботной, глаза ее горели, щеки разрумянились.
Когда поезд тронулся, рассекая серую стену дождя, и мимо поплыли туманные тени пакгаузов и обшарпанных жилых строений, Джеффри наклонился вперед и завладел руками Миллисент, высвободив ее кисти из муфты. Посторонних в купе не было.
— Это мог бы быть наш медовый месяц, крошка, — произнес он, лаская ее тонкие пальцы.
— В такую погоду?
— Почему бы и нет? Мне было бы все равно, что творится за окном.
— Мне тоже, — подхватила Миллисент, слегка осмелев.
—
— «Хотела бы» — слишком слабо сказано.
Джеффри, нечасто видевший ее в таком настроении, пришел в восторг.
— Вот она, награда за мои муки. Ты истомила меня, Миллисент, своей холодностью. Вы, женщины, не понимаете, что это значит, когда на твой пыл вечно отвечают равнодушием.
— Я могла казаться холодной, но я такой не была. Поверь, дорогой, мне просто было страшно открыть свои чувства. Но сегодня со страхом покончено. Что бы ни произошло, ты должен верить, что я предана тебе всей душой.
Дождь не прекратился и поздним вечером, когда в тумане заблестели огни маленькой станции.
Путь к Дормер-Корту пролегал через лесистую местность. Дом, древний на вид, действительно был построен несколько сотен лет назад. Стены столовой были отделаны превосходным старым дубом, камин с обеих сторон украшала обильная резьба. Рядом проходила галерея, ответвлявшиеся от нее коридоры вели в спальни. Тут и там в темных углах виднелись доспехи, на высоком буфете была выставлена массивная серебряная посуда — если ее продать, семья из бедной сделалась бы зажиточной. Однако сэру Роналду Грею скорее пришло бы в голову продать одну из своих дочерей, чем посягнуть на наследие предков, обратив в наличные хоть малейшую его часть.
Это был старый, убеленный сединами джентльмен, высокомерный вид которого не внушил Аннзли добрых надежд. Дормер-Корт показался ему холодным, а в лице Миллисент сразу по прибытии внезапно проглянули нервозность и уныние. Чтобы придать дому уют, следовало бы развести в камине мощное гулкое пламя, но там не было ничего, кроме медных подставок для дров, которые, судя по всему, давно уже стояли без дела.
Все это Аннзли заметил на пути в гостиную — помещение столь же парадное, как столовая, и еще более холодное. Кроме Миллисент, его ждала там ее сестра — женщина не первой уже молодости, на вид болезненная и не очень счастливая.
Комната, куда Аннзли проводил слуга, несший его чемодан, оказалась темной. Кровать была завешена плотными драпировками, окна со ставнями — тоже; обстановку составляла массивная мебель из темного красного дерева. Когда слуга ушел и Аннзли смог оглядеться, он тотчас обнаружил портрет над каминной полкой — самый заметный в комнате предмет, притянувший и даже странным образом привороживший его взгляд.
На полотне был изображен красивый мужчина, одетый по моде времен Карла Второго. Глаза, на фоне кожи необычно теплого розоватого оттенка, какой наводит на мысль о портретах Ван Дейка, поражали своей голубизной. Каштановые, с золотистым отливом локоны падали на стальные латы, и в целом вид у кавалера был очень бравый. Но особенно удались художнику глаза. Пока Аннзли со свечой в руке рассматривал портрет, эти глаза, казалось, отвечали ему живым взглядом. Встревоженный подобным обманом зрения, он с неуверенной усмешкой обернулся к туалетному столику. Сам того не
— Нервишки, приятель, — пробормотал Аннзли. — Это что-то новенькое. Еще немного, и ты, как истеричная дамочка, станешь охлопывать занавески и искать под кроватью грабителей.
И все же ему никак не удавалось избавиться от чувства, что за ним наблюдают. Джеффри решил не поддаваться этому безумию и не смотреть на портрет, но, пройдясь по комнате, уверился, что взгляд портрета следует за ним.
— Черт возьми, сэр, — пошутил он наконец, — хватит сверлить глазами мою спину.
Он готов был поклясться, что услышал в ответ слабый злобный смешок.
— Что ж, — произнес Аннзли, завершив свой туалет, — если в Дормер-Корте есть комната с привидением, меня поселили именно в ней. Для Общества психических исследований {128} этот случай будет весьма интересным.
Разговор за ужином тек вяло. Аннзли героически старался поддерживать беседу, но не мог не заметить про себя, что Дормер-Корт — определенно невеселое место. Миллисент в родных стенах совсем сникла, сэр Роналд, хотя и проявлял безупречную любезность, судя по всему, не находил, что сказать гостю; старшая мисс Грей почти все время молчала, а когда Аннзли к ней обратился, испуганно вздрогнула.
«Бедняжка Миллисент, — подумал поклонник. — Не удивляюсь, что она порою держится чуть странно. В более веселой обстановке все будет иначе».
Приискивая тему для разговора, он вспомнил о портрете.
— У меня в спальне над камином висит очень красивый портрет. Это подлинник Ван Дейка, да, сэр Роналд?
Баронет сдвинул свои седые брови.
— Это не Ван Дейк, — холодно отозвался он.
При упоминании картины щеки Миллисент покрылись бледностью. Наклонившись вперед, она спросила взволнованно:
— Отец, неужели вы отвели ему эту комнату?
— Почему бы и нет? — отрезал старик. — Там ночевали многие почетные гости.
Белая как полотно, девушка откинулась на спинку стула. Позднее Аннзли не выдалось случая спросить ее, что означала эта странная сцена. Он предположил, конечно, что комната отчего-то пользуется скверной репутацией, но не встревожился. Мужчина на портрете, подумал он, выглядит вполне прилично, и, если ему вздумается сойти с картины, компаньон из него получится не самый плохой. Аннзли нисколько не боялся привидений; более того, он даже мечтал увидеть призрак, потому что успел уже пережить едва ли не все прочие приключения, с какими может столкнуться цивилизованный человек.
Вечер прошел так же невесело, как и ужин. Миллисент молчала и глядела испуганно. Сестра играла на большом фортепьяно меланхолические мелодии, а сэр Роналд, неподобающе долго продержав молодого человека в столовой за обсуждением каких-то скучных политических вопросов, продлил эту дискуссию до десяти, когда пора уже было расходиться по спальням. К тому времени настроение у Аннзли изрядно испортилось. Ему был не по душе будущий тесть с его густыми бровями, брюзгливо поджатым ртом, светлыми глазами, говорившими о недобром нраве.