Портрет художника в старости

Хеллер Джозеф

В конце концов талант открывают только единожды. И он редко удивляет дважды.

Полли исподтишка наблюдала за мужем, жалела его и себя. Она была привязана к нему сильнее, чем он предполагал, и более всего чувствовала себя на своем месте, когда он пребывал в бодрости и веселии. Она просто не представляла, что бы делала без него. Ее первый муж, самодовольный и высокомерный тип, неожиданно для них обоих достигший головокружительного успеха, со временем сильно переменился. Когда младшая их дочь покинула отчий дом, у него нашлась бездна причин и поводов быть недовольным женщиной, с которой прожил много лет, называть ее — с ее слов — заурядной, стареющей и скучной. Обвинения жалили больно, и она страдала. Как звали того человека, чем он занимался — значения не имеет: он вряд ли еще раз появится на этих страницах. А Полли не сумела взглянуть на вещи со стороны, иначе поняла бы, что всякая мужнина жена, на прагматический взгляд Порху, заурядна и скучна в сравнении с молоденькой вертихвосткой, предметом очередного его увлечения. Что до неприличного намека на возраст, Порху сумел быть образцом учтивости и участия. В начале их интимных отношений он сделал ей чистосердечный комплимент, заявив:

— Знаешь, Полли, ты подмахиваешь, как

молодая!

Это были самые лестные слова, какие она когда-либо слышала от джентльмена, — так она думала тогда, так же думает и теперь.

Она и впрямь была молодой, то есть была прежде, ибо замужество и годы поубавили ее былую пылкость, когда она хотела быть под стать сластолюбивому партнеру. Да, замужество и годы порой сказываются на женщинах, часто размышлял он. Верно и то, что она решительно ничем не выделялась, и это было еще одно ее достоинство в его глазах в ту пору. Третий брак и бесчисленное множество романтических связей между ними и одновременно с ними — нет, с него более чем достаточно живых, беззаботных, с броской внешностью женщин.

Едва ли не каждый день она расстраивалась, видя, как он мечется, угнетаемый неспособностью остановиться на чем-нибудь действительно стоящем. Обычная общительная женщина с ровным характером, она давно заметила, что ее шутливо ободряющие замечания вроде: «Ну как, ты еще не закончил новую книгу?» — вызывали у него реакцию прямо противоположную ожидаемой, и поэтому она больше не делала таких замечаний, если только не забывала промолчать. Разговорчивая и добродушная, она всегда хотела сказать гораздо больше, чем ему хотелось слушать, и это часто ставило ее в положение, которое она называла «Уловкой-22»: либо она избегает разговоров с ним о том, чем ей хотелось бы поделиться, и таким образом отказывается от права на свободу слова, либо, утомляя своей болтовней, рискует вызвать в нем раздражение, иногда яростное. И то и другое казалось несправедливым. Я могу привести массу примеров, больше чем необходимо, но вы вскоре перестанете их слушать. И Порху не станет. Ему не доставит радости слушать их снова и снова, а Полли не доставит радости, если подробно их описать. Кроме того, эта книга — о нем, а не о ней, это трактат в форме беллетристики о целой жизни, убитой на сочинительство беллетристики, но Полли могла усмотреть в ней нечто другое.

Порху, бывало, слушал жену, сколько мог, с неподвижным лицом и остекленевшими глазами, как будто вовсе не замечая ее, пока она, спохватившись, не умолкала. Или говорил резко: «Ну и что?» или же: «Зачем ты мне это рассказываешь?» Один из его издевательских тактических приемов заключался в том, чтобы во весь голос рявкнуть: «ЧТО-О?», едва она заговорит, словно любая, самая невинная фраза непростительно и непоправимо нарушает сосредоточенное течение его глубокой мысли. Его неожиданный крик неизменно заставал ее врасплох, она в страхе прикусывала губу. Раскаиваясь, она выдавливала робкое: «Ничего, ничего», а он со злорадным чувством думал, что заработал еще одно очко в семейном единоборстве. Не расслышав как следует, что она говорит из соседней комнаты, он взял за правило не переспрашивать и никогда не переспрашивал — разве что забудется и откликнется.

Неизбежным итогом этих трений было то, что они оба страдали. Потом благоразумие брало верх, и оба шли на уступки.

У Полли были пухленькие щечки, усеянные светлыми веснушками, и васильковые лучистые глаза с едва заметной по краешкам паутиной морщин, но кому это интересно? Ведь эта книга — о знаменитом старом писателе, мечтающем завершить свою творческую биографию «нетленкой», венцом всего, что им написано, завершить громовым взрывом, а не гнусным взвизгом. Ни у него, ни у меня не хватает времени и терпения на подробные описания людей и мест, хотя до сих пор мы оба преклоняемся перед теми, кто умел и любил описывать, — Толстой, Пруст, Джойс, если назвать лишь некоторых, ну и, конечно, Диккенс, которому за одно только выражение — «одинок, как устрица» отведено почетное место в зале славы себе подобных.

Подробные описания людей и мест отнимают время, истощают энергию. Хуже того, мы никогда не были сильны в описаниях и не намного сильнее в замысловатых сюжетах и динамичном действии. Вот почему нам не слишком везло с продажей прав для экранизации.

Полли не раз слышала, как Порху цитирует фрейдовское изречение: «Чтобы быть счастливым, надо уметь любить и работать». Оба понимали, что теперь Порху не вполне удавалось и то и другое. Полли утешало, что Порху больше не способен на вожделение, силу и разнообразие, какие он — да и она тоже — хвастливо считал нормой в первые годы их взаимного, ничем не стесняемого влечения, или в первый такой год, а может быть, и половину первого года. Вести о разработке и реклама таблеток, повышающих мужскую потенцию, повергли ее в настоящий ужас. Он мог накинуться на нее, точно обезумевший похотливый сатир, каким казался вначале. Он не посмотрит, что у нее начальная стадия артрита в шейных позвонках и тазобедренных суставах и чрезмерное напряжение обмякших сухожилий и связок отрицательно скажется на сладострастном ощущении при достижении оргазма. Он, конечно, забыл, что даже в возбужденном состоянии их организмы не вырабатывают соки-секреты в таком обилии, как на заре их романа. Полли с облегчением видела, что он не проявляет нездорового интереса к новым средствам, повышающим сексуальность, и предпочитает довольствоваться тем, что занимается любовью раз в неделю, иногда два, но чаще раз в две недели, и такая заданность превращает удовольствие в довольно пресный, однообразный и размеренный ритуал с ограниченными результатами, всегда непредсказуемыми, но ожидаемыми. Порху, чья зависть к соперникам по ремеслу никогда не доходила до злобности, был в восторге от оборота, придуманного Джоном Апдайком в его «Возвращении Беча», где речь идет о том, как семидесятилетний спал с двадцатилетней: «Было нелегко, но они трудились». Удачно схвачено, настоящая жемчужина, считал Порху, ей тоже место в каком-нибудь зале славы, а не только в сборнике цитат. Что до их теперешней половой жизни, он положил за правило работать или заниматься посторонними вещами до тех пор, пока Полли не «дойдет до кондиции», то есть не загорится желанием и не начнет сама любовную игру, и тогда он неизменно отзывался тем же и с той же целью. Упадок собственной эротической агрессивности он оправдывал тем, что слишком

часто разочаровывался, беря на себя инициативу предварительных ласк и предлагая ей немедленно бросить, что бы она ни делала, и ложиться с ним в постель. Он уверял ее и сам уверился, что если не сможет иметь ее, когда хочет, то у него просто поникнет страстность и пропадет влечение. Так оно и было.

За всю его взрослую жизнь у него было по меньшей мере две женщины, с которыми он наслаждался любовью как хотел и когда хотел, в любое время дня и ночи. Он часто вспоминал об этом, но вслух сказал один-единственный раз. Теперь, когда он женат на Полли, у него не было ни одной.

У каждого из них имелись свои маленькие секреты, скрываемые от другого. Он не сказал, что взял рецепт на голубую таблетку и что спрятал закупоренный пузырек в углу ящика между носками, где, он знал, она найдет его, когда будет менять белье. Она и впрямь нашла и, в свою очередь, ничего не сказала, предпочитая посмотреть, что будет дальше. Ждала она порядочно, потом почувствовала разочарование, еще позже ей показалось, что ею пренебрегают, что ее оставили, поскольку он не предпринял решительно ничего, чтобы испробовать новейшее средство — ни с нею, ни с кем бы то ни было еще. Пузырек оставался нераспечатанным. Надувшись, она упустила из виду, что он тоже страдает от артрита, от того, что плохо гнутся конечности, от затрудненности дыхания и болей в колене и пояснице, когда надевает башмаки. Что он отнюдь не юноша, напротив, стареет с каждым днем. К тому же чем дальше, тем дольше он одевался и раздевался, и даже сесть на стул без того, чтобы не шлепнуться на него, стало не так просто, как прежде.

В общем, если уж говорить начистоту, Полли, как и все мы, человечек часто скучный, и это качество также привлекало его в ней. Он сам скучная личность, сознает это и не силится дома показать, что он другой, — разве что в компании, когда имело смысл казаться живым и остроумным. Заурядная, стареющая и скучная — именно эти достоинства он надеялся найти в женщине в ту пору, когда они познакомились, и поэтому им теперь удавалось регулярно достигать того привычного отлаженного состояния семейного спокойствия, которое иногда по ошибке принимают за супружеское счастье. Когда они ссорились, то ссорились по пустякам и по несходству характеров. Даже из-за политики не могли поспорить. Порху, всю жизнь бывшего либеральным радикалом, теперь мало интересовало, что происходит в Вашингтоне. Его отношение к власти было однозначным: он ни во что не ставил обе партии, от души презирал и занимающих высокие посты, и их противников, жаждущих сменить первых, и вообще всех политических прихвостней. Он придумал афоризм, который остерегался повторять слишком часто: ни один претендент на выборную должность не достоин ее. Когда ему в голову приходила фантазия оставить Полли, он тут же понимал, что только раздражение настраивает его мысли на такой лад и что все его порывы — пустые мечты. Таким же мальчишеским было заблуждение, что, реши она покинуть его, он не станет ее отговаривать. Но во всех этих маловероятных сценариях фигурировала другая женщина, ожидающая за кулисами своего выхода, женщина восхитительная, какой он еще не встречал, женщина, которая сумеет держать в порядке небольшой дом на побережье и небольшую квартиру в городе, которая умеет готовить, шить, вешать картины, чинить калитку и водопроводные краны, женщина, безошибочно подходящая ему как женщина в любую минуту и ныне и присно. Однако едва он сходил со сцены в зрительный зал, едва отодвигался на окраину прекраснодушных грез, тут же со всей очевидностью видел, что такого человека не было и нет. Теперь такие порядки пошли, что женщина, которая захотела бы таскаться по магазинам и вовремя подать приличный обед, — больше чем женщина, она — жемчужина, таких днем с огнем не сыщешь. А Полли, дочь школьного директора в каком-то забытом Богом уголке Небраски, отлично управлялась с молотком, кусачками, электрической отверткой и ножовкой.

Даже в разношерстной компании друзей, которых у них было предостаточно и на побережье, и в городе, Порху любил брякнуть в шутку или всерьез, что достиг такого возраста, когда влюбляться уже экономически неэффективно.

Тем, кто не понял хохмы, объяснить было проще простого. Другим же, тем, кто когда-то любил и отлюбил, объяснений не требовалось.

Развод — тоже операция экономически неэффективная.

Брак — предприятие экономически эффективное.

Правда, мысль о том, чтобы пожить одному, была соблазнительна во многих отношениях, но только при условии, что кто-то будет под рукой, чтобы стирать, делать уборку в доме и менять перегоревшие лампочки. Как герой одного из своих романов, он был готов голодать, нежели готовить себе еду.

Что до теперешних трудностей в работе, Порху иногда находил утешение в таком оправдании: может быть, он как идеалист ставит перед собой слишком высокие цели и как человек непрактичный замахивается на что-то грандиозное? Может быть, опустить планку пониже? Они несколько раз доверительно обсуждали этот вопрос за арманьяком или иным послеобеденным напитком, когда каждый чувствовал близость другого (а когда они за рюмкой чувствовали взаимную близость, можно было не сомневаться, что она вскоре расчувствуется и начнет ласкать его, так что в итоге желание приведет их в постель). Он был преисполнен непоколебимой решимости сделать так, чтобы очередной его роман, возможно, последний, провозгласили лучшей его вещью, которая в год публикации должна принести одну-две высшие литературные премии — премии долгожданные, но по каким-то причинам ускользавшие из его рук, хотя не решил окончательно, что это будет за роман и о чем. Хватит с него сборников рассказов, пора бросить писать для журналов… Нет, не комический роман, на них неважный спрос, и они обычно не укрепляют интеллектуальную репутацию автора… И не роман «под ключом»: [1] он просто не видел ни одной сколько-нибудь заметной общественной фигуры, о ком стоило бы писать, и лишь пару таких, о ком стоило почитать… Да, и, разумеется, никаких притч, аллегорий, фантазий, нет, сэр, это не для него… Экспериментальная проза — да, но чтобы без фокусов и новшеств, модерн устарел. Чего ему действительно хочется… Порху решительно не знал, чего ему хочется.

1

Произведение, в котором под вымышленными именами выведены живые лица. — Здесь и далее примеч. ред.