Портрет художника в юности
Шрифт:
Стивен, притиснутый толпой к двери, остановился в нерешительности. Из-под широких опущенных полей мягкой шляпы темные глаза Крэнли наблюдали за ним.
— Ты подписал? — спросил Стивен.
Крэнли поджал свои тонкие губы, подумал секунду и ответил:
— Ego habeo [191] .
— А что это?
— Quod? [192]
— А это что?
Крэнли повернул бледное лицо к Стивену и сказал кротко и грустно:
— Per pax universalis [193] .
191
Подписал (лат.).
192
Что (лат.).
193
За
Стивен показал пальцем на фотографию царя [194] и сказал:
— У него лицо пьяного Христа.
Раздражение и ярость, звучавшие в его голосе, заставили Крэнли оторваться от спокойного созерцания стен холла.
— Ты чем-то недоволен?
— Нет, — ответил Стивен.
— В плохом настроении?
— Нет.
— Credo ut vos sanguinarius estis, — сказал Крэнли, — quia facies vostra monstrat ut vos in damno malo humore estis [195] .
194
Фотографию царя — российского императора Николая II, инициатора конференции за всеобщий мир в Гааге в 1899 г.
195
Думаю, что вы отъявленный лжец: по вашему лицу видно, что вы в чертовски отвратительном настроении (лат.).
Мойнихан, пробираясь к столу, шепнул Стивену на ухо:
— Макканн при полном параде. Остается добавить последнюю каплю, и готово. Новенький, с иголочки мир. Никаких горячительных и право голоса сукам.
Стивен усмехнулся стилю конфиденциального сообщения и, когда Мойнихан отошел, снова повернул голову и встретил взгляд Крэнли.
— Может быть, ты объяснишь, — спросил он, — почему он так охотно изливает свою душу мне на ухо? Ну, объясни.
Мрачная складка появилась на лбу Крэнли. Он посмотрел на стол, над которым нагнулся Мойнихан, чтобы подписаться, и сурово отрезал:
— Подлипала.
— Quis est in malo humore, — сказал Стивен, — ego aut vos? [196]
Крэнли не ответил на подтрунивание. Он мрачно обдумывал, что бы еще добавить, и повторил с той же категоричностью:
— Самый что ни на есть гнусный подлипала!
Это было его обычной эпитафией, когда он ставил крест на похороненной дружбе, и Стивен подумал, не произнесется ли она когда-нибудь в память и ему, и таким же тоном. Тяжелая, неуклюжая фраза медленно оседала, исчезая из его слуха, проваливаясь, точно камень в трясину. Стивен следил, как она оседает, так же, как когда-то оседали другие, и чувствовал ее тяжесть на сердце. Крэнли, в отличие от Давина, не прибегал в разговоре ни к редкостным староанглийским оборотам елизаветинского времени, ни к забавно переиначенным на английский манер ирландским выражениям. Его протяжный говор был эхом дублинских набережных, перекликающимся с мрачной, запустелой гаванью, его выразительность — эхом церковного красноречия Дублина, звучащим с амвона в Уиклоу.
196
Кто в плохом настроении — я или вы? (лат.).
Угрюмая складка исчезла со лба Крэнли, когда он увидел Макканна, быстро приближающегося к ним с другого конца холла.
— Вот и вы! — сказал Макканн весело.
— Вот и я, — сказал Стивен.
— Как всегда с опозданием. Не могли бы вы совмещать ваши успехи с некоторой долей уважения к точности?
— Этот вопрос не стоит в повестке дня, — сказал Стивен. — Переходите к следующему.
Его улыбающиеся глаза были устремлены на плитку молочного шоколада в серебряной обертке, высовывающуюся из верхнего кармана куртки пропагандиста. Вокруг них собрался небольшой кружок слушателей, жаждущих присутствовать при состязании умов. Худощавый студент с оливковой кожей и гладкими черными волосами, просунув между ними голову, переводил взгляд с одного на другого, словно стараясь открытым влажным ртом поймать на лету каждое слово. Крэнли вытащил из кармана маленький серый мячик и, вертя в руках, начал пристально осматривать его со всех сторон.
— К следующему! — сказал Макканн. — Хм!
Он громко хохотнул, улыбнулся во весь рот и дважды дернул себя за соломенного цвета бородку, свисавшую с его квадратного подбородка.
— Следующий вопрос заключался в подписи декларации.
— Вы мне заплатите, если я подпишу? — спросил Стивен.
— Я думал, вы идеалист, — сказал Макканн.
Студент, похожий на цыгана, обернулся и, поглядывая на окружающих, сказал невнятным блеющим голосом:
— Странный подход, черт возьми! По-моему, это корыстный подход.
Его голос заглох в тишине. Никто не обратил внимания на слова этого студента. Он повернул свое оливковое лошадиное лицо к Стивену, словно предлагая ему ответить.
Макканн весьма бойко начал распространяться о царском рескрипте, о Стэде [197] , о всеобщем разоружении, об арбитраже в случае международных конфликтов, о знамениях времени, о новом гуманизме, о новой этике, которая возложит на общество долг обеспечить с наименьшей затратой наибольшее счастье наибольшему количеству людей.
197
Уильям Томас Стэд (1849-1912) — англ. журналист и политик, активный деятель пацифистского движения.
Студент, похожий на цыгана, заключил эту речь возгласом:
— Трижды ура — за всемирное братство!
— Валяй, валяй, Темпл, — сказал стоявший рядом дюжий румяный студент. — Я тебе потом пинту поставлю.
— Я за всемирное братство! — кричал Темпл, поглядывая по сторонам темными продолговатыми глазами. — А Маркс — это все чепуха.
Крэнли крепко схватил его за руку, чтобы он придержал язык, и с вымученной улыбкой повторил несколько раз:
— Полегче, полегче, полегче!
Темпл, стараясь высвободить руку, кричал с пеной у рта:
— Социализм был основан ирландцем [198] , и первым человеком в Европе, проповедовавшим свободу мысли, был Коллинз. Двести лет тому назад этот миддлсекский философ разоблачил духовенство. Ура Джону Энтони Коллинзу! [199]
Тонкий голос из дальнего ряда ответил:
— Гип-гип ура!
Мойнихан прошептал Стивену на ухо:
— А как насчет бедной сестренки Джона Энтони:
Лотти Коллинз [200] без штанишек,Одолжите ей свои?198
Социализм был основан ирландцем — патриотическая гипербола типа «Россия — родина слонов», свойственная ирландцам не менее, чем русским.
199
Энтони (не Джон Энтони) Коллинз (1676-1729) — философ-вольнодумец, критик религии.
200
Лотти Коллинз — кафешантанная певица, знаменитая в 1890-х годах, приводимые строки — из распространенной в Дублине переделки ее популярнейшего шлягера.
Стивен рассмеялся, и польщенный Мойнихан зашептал снова:
— На Джоне Энтони Коллинзе, сколько ни поставь, всегда заработаешь пять шиллингов.
— Жду вашего ответа, — коротко сказал Макканн.
— Меня этот вопрос нисколько не интересует, — устало сказал Стивен. — Вам ведь это хорошо известно. Чего ради вы затеяли спор?
— Прекрасно, — сказал Макканн, чмокнув губами. — Так, значит, вы реакционер?
— Вы думаете, на меня может произвести впечатление ваше размахивание деревянной шпагой? — спросил Стивен.