Шрифт:
Алан Александер Милн
Портрет Лидии
Артур Карстерс родился в Лондоне в 1917 году, под звуки одного из воздушных налетов, которые тогда всех пугали, а на самом деле были сущей ерундой. Его мать, однако, постоянно испытывала страх, за своего мужа, воевавшего во Фландрии, где его скоро и убили. Миссис Карстерс и ее сын перебрались в коттедж на окраине маленького городка Кингсфилд, и жили, как могли, на те деньги, что у них оставались. Когда Артур подрос, он начал ходить в школу Кингсфилда. Не удивительно, что мальчик он был тихий, даже застенчивый, трудолюбивый, без пороков, но и без выдающихся достоинств, привязанный к матери, скорее из чувства долга, чем от нежелания общаться с другими людьми. Она умерла, когда ему стукнуло двадцать, и за все годы, предшествовавшие этому печальному событию, он не поцеловал девушку, не залез на гору, не поплавал в море, не провел ночь под открытым небом. Приключения, выпавшие на его долю, он делил с героями книг, приключения романтические, захватывающие, но, как он полагал, недоступные ему в реальной жизни. Мистер Маргейт, один из трех солиситеров[i] Кингсфилда, добрый друг его матери, взял его в ученики и пообещал сделать партнером после сдачи экзаменов. И теперь, в двадцать один год, ему казалось, что он навечно останется в Кингсфилде, маленький адвокат мимо которого будет проходить жизнь большого мира. Возможно, иной раз посещала его крамольная мысль, что ему следует, сдав экзамены, попытать счастья в Лондоне. Там приключения, как уверял его Стивенсон, ждали молодого человека на каждом углу. Именно в Лондоне, из одноконной двухместной кареты могла высунуться украшенная драгоценными кольцами ручка и поманить...
После смерти матери коттедж продали и теперь Артур жил в пансионе неподалеку от конторы мистера Маргейта. Иной раз, после обеда, он заходил в "Чашу и колокола", чтобы выпить кружку пива. Не потому, что любил пиво или атмосферу питейных заведений, но с тем, чтобы ближе познакомиться с жизнью. Парень он был симпатичный, с невинным лицом, какие так нравятся стареющим официанткам. Они называли его "Душка", и вроде бы, искренне, что ему льстило. Однажды в "Чаше" с ним познакомился моложавый джентльмен по фамилии Платт, предпочитавший пиву шеррибренди, и Артур много чего рассказал ему о себе, поскольку увидел в Платте человека из другого мира. Встреча эта позволила ему более оптимистично смотреть в будущее. Он решил, что после сдачи экзаменов будет чаще бывать на людях, приходить в "Чашу" не меньше трех раз в неделю. Даже научится играть в бильярд: Платт предлагал свои услуги. Самто Артур предпочитал шахматы, но предложение научить Платта этой игре осталось без ответа, а повторять его Артур не стал. Вероятно, за стоявшем в пабе шумом Платт его и не услышал.
Одним январским вечером 1939 года, когда Артур только что пообедал и садился за книги, его хозяйка всунула голову в дверь и заговорческим тоном сообщила, что его хочет видеть дама.
Артур в изумлении вытаращился на нее, пытаясь сообразить, что к чему, нервно спросил: "Кто она?" Почемуто в голове мелькнула абсурдная мысль о том, что к нему пришла Дорис, официантка, что определенно не могло понравиться миссис Хевитри.
– Она не назвалась. Сказала, что хочет видеть вас по делу.
– Ага! Да, знаете ли, контора закрыта, она, должно быть, зашла к мистеру Маргейту домой, но тот отлучился, вот ее и направили...
– он осекся, подумав: "Ну почему я такой трус? Почему оправдываюсь, хотя ее не должно волновать, кто и когда приходит ко мне", - и заговорил твердо и решительно, как и положено солиситору, каковым он намеревался стать.
– Пожалуйста, пригласите ее, миссис Хевитри.
И поспешил в спальню, чтобы причесаться. На столе остался недоеденный пудинг, но он решил, что удастся, раз уж пришла дама в годах, обратить все в шутку.
В дверь постучали. Он крикнул: "Войдите", -и она вошла.
Артур поднялся ей навстречу. Уже собрался сказать: "Добрый вечер, миссис... э... не затруднит ли вас присесть и объяснить, чем я могу вам помочь?" Вместо этого с губ сорвалось: "Святой Боже!"
Потому что пред ним предстала молодая, красивая девушка, можно сказать, девушка его мечты, если таковая у него и была. Он застыл, не отрывая от нее глаз.
А она заговорила, удивительно мелодичным, нежным голосом.
– Извините меня, мистер Карстерс, что пришла в столь поздний час.
К Артуру уже вернулся дар речи.
– Ничего страшного, пожалуйста, присядьте.
Хотел уже извиниться за пружины, едва не пробивающие обивку кресла и неубранные остатки пудинга на столе, но ее милое: "Благодарю" и ослепительная улыбка, вновь превратили его в немого. Он сказал себе, уже в третий или четвертый раз, что, должно быть, заснул над книгами, и вот вот проснется.
– Мистер Карстерс, вы - солиситор, не так ли?
– Ну... э... да, и... э... нет. Я хочу сказать, что стану им... надеюсь на это... через короткое время, как только сдам экзамены, но пока у меня нет соответствующего сертификата. Это имеет значение?
– озабоченно спросил он.
– О, дорогой мой, - в голосе слышалось разочарование. Я думала, что вы - солиситор.
– В определенном смысле - да. Если есть такая необходимость, я могу дать совет, неофициально, то есть, без оплаты...
– и торопливо добавил. Разумеется, я бы ничего и не попросил, я хочу сказать...
Она улыбнулась.
– Вы хотите сказать, я могла бы отблагодарить вас, не нарушая ваш юридический этикет?
– Да, разумеется, я хочу сказать.. э... может, вы скажете, в чем собственно, дело. Я надеюсь, это возможно?
– Речь идет о завещании. Завещание человеку может написать только зарегистрированный солиситор?
Этот вопрос затруднений у него не вызвал.
– Завещание может написать кто угодно. Люди нанимают солиситора, чтобы тот учел все нюансы, и солиситор зачастую использует особые, юридические обороты, чтобы не допустить неправильного исполкования написанного. Но если обычный человек на обычном листке бумаги, напишет просто и понятно: "Я оставляю мой золотой портсигар Джону Смиту", - и этот листок будет должным образом подписан и заверен свидетелями, Джон Смит получит этот портсигар.
Девушка просияла.
– Так вы мне и нужны! Вы прочитаете завещание, которое написал мой отец, вы скажете ему, как друг, что юридически все написано правильно, завещание подписано и заверено свидетелями, как должно, и погда мы отблагодарим вас, выкажем свою благодарность...
– ее восхитительные глаза поймали его взгляд и долго, долго, долго не отпускали, - ... как вы того пожелаете. При условии, разумеется, что что благодарность не будет включать в себя наличные.
Она рассмеялась, и смех этот показался ему божественной музыкой. Никогда он не слышал такого удивительного смеха.
– Заранее согласен, - со смехом ответил он.
– Тогда вы поедете со мной?
– Конечно, даже...
– В Нортон СентДжайлс?
Онто хотел сказать: "...на край света", - но вовремя прикусил язык.
– Нортон СентДжайлс? Вроде бы я не...
– Это деревня в двадцати пяти милях отсюда. Мы живем совсем рядом. Наш дом называют "Старый амбар".
– Двадцать пять миль! Однако! Но я не понимаю, - он нахмурился, дабы напомнить ей, что он без пяти минут солиситор.
– Это бессмысленно.