Портрет моего мужа
Шрифт:
Та самая служба безопасности?
Или всего-навсего надзор?
Тип представляться не спешил, он позевывал и ежился под порывами пронизывающего ветра, а еще крутил головой, и длинные волосы его то поднимались облаком, то опадали, закрывая глаза. Тип убирал их, но местные ветра слетелись на новую игрушку.
– Терес, засранец ты этакий, - дружелюбно сказал толстяк, вытирая пот со лба.
– Чего ты творишь?
– Чего хочу, то и творю, - отозвался хозяин Ольса.
– Я в своем праве.
– Только если оно не вступает в противоречие
...их пустили в замок.
И рыжий, будто очнувшись ото сна, встрепенулся, отряхнулся и вытащил из рукава золоченую бляху, от которой пахнуло силой. Все-таки служба безопасности. Та самая, королевская, от которой человеку здравомыслящему стоит держаться подальше.
– У меня есть ордер на обыск замка, - сказал он мягко, будто извиняясь и за ордер, и за бляху, и вовсе за свое здесь присутствие.
– А потому, может, не будем тратить ваше и наше время. И вы сами во всем признаетесь?
Толстяк поморщился.
Мар посмотрел на меня преснисходительно: мол, я тебя, глупенькую, предупреждал. Не вняла? Сама виновата. Но если очень и очень попросишь, я тебе помогу.
– В чем?
– уточнил сала Терес, которого, кажется, ни бляха, ни рыжий не впечатлили. А ведь все знают, что в СБ не берут бездарей.
Рыжий икнул, прикрыл рот ладонью и поинтересовался.
– А в чем можете?
– Вино, - сала Терес подумал и сказал.
– Имперское. Белое. Легкое. Девять бочек... без королевской печати. Для собственного потребления.
– Все девять бочек?
– рыжий вновь икнул и скривился. Укачало его, что ли?
– Так ведь... чем здесь еще заняться? И красного полдюжины.
– Альежское?
– толстяк потер руки.
– То самое...
– То самое.
– А коньячок?
– И коньячок имеется...
– Хватит, - рявкнул Мар.
– Нас интересует совсем не вино. Где лаборатория?
– Там, - сала Терес указал направление.
– Прямо по коридору, а потом наверх...
Двести семьдесят восемь ступеней, причем не самых низких. Лестница извивалась змеей. Местами проход становился донельзя узким, а ступени высокими. В принципе, здесь и подъемник имелся, но... сломался.
Старый ведь.
– Я... не думаю... что во всем этом...
– толстяк остановился, переводя дух. Он вытащил платок и вытер лоб.
– Есть... хоть какой-то смысл... сала Терес мой давний... знакомый.
– Вижу, - сквозь зубы процедил Мар.
А я что?
Я вообще держалась позади, ведомая исключительно любопытством. Что поделаешь, женщины слабы и излишне любопытны, впрочем, кроме любопытства они подвержены многим иным порокам. Все так говорят. И не стоит людей разочаровывать.
– Сомневаюсь... что вы там... найдете... хоть что-то...
Мар лишь фыркнул. Вот... а раньше мне казался человеком неглупым. Подъем продолжился. И закончился перед дверью, которую перечеркивали две железных полосы. Оба замка были заперты, засов задвинут, но когда такие мелочи останавливали службу безопасности.
Небрежный взмах руки, и замки слетели на раз.
И вот к чему ломать было? Попросили бы, сала Терес и открыл бы...
– Что за...
– Мар все-таки добавил пару нехороших слов. А он запыхался... стало быть, пробежки забросил, да и на полигон времени не осталось. Вот и сказывается.
– Что это?
– Лаборатория, - миролюбиво произнес мэтр Терес.
– Как просили.
– Но она ж...
– Это еще от моего деда осталась, - он вытащил плитку жевательного табака и, отломив кусок, сунул за щеку.
– Любитель был поковыряться... сотворить что-нибудь этакое. Потом, правда, в грозу пришибло, но сам виноват, окна закрывать надобно. Мы и закрыли. Окна тоже.
Здесь пахло сыростью, пылью и тленом.
Тихо ржавел древний анатор. Покрылись слоем окалины бронзовые чаши, заросла зеленью медь. И толстый слой пыли покрывал стеклянную посуду. Пыль лежала и на полу, свисала с углов клоками, прикрывая клубки проводов. Старый осциллограф, похожий на полудохлого паука, ютился в углу.
Высилась стопка лабораторных журналов, надо полагать, изрядно поеденная мышами...
Башня исправно хранила свои секреты.
– Сюда почитай никто и не заглядывает... лет десять уже точно, - сала Терес старательно пережевывал табак.
– Оно, конечно, вроде и место, а издохнешь, пока доберешься. Сперва думал перестроить, а после... на кой ляд оно сдалось? Дом не любит, когда его без нужды беспокоят.
А это уже было предупреждением. Но разве ему вняли?
– Он над нами издевается, - Мар повернулся к сала, но взгляд его почему-то остановился на мне.
– Они сговорились... моя жена и этот...
Я опустила взгляд в пол.
И стиснула подол платья, вйсем видом своим изображая нжесчастную, забитую жизнью женщину. Много ушсилий не потребовалось: с обрезанными волосами и кожей, на кмоторой местные ветра оставили свой след, я выглядела в достаточной мере жалкой, чтобы рыжий отвел взгляд. А вот чиновник покачнулся, встав между мной и Маром. И видит Эйте, движения его, еще недавно неловкие, нелепые, вдруг обрели характерную текучесть.
– Это она, - Мар злился. На себя ли, на меня, на весь этот дерьмовый мир, который не дает просто жить так, как хочется.
– Она делает те цацки, а этот... вывозит и продает. Это ведь просто проверить, верно?
Я тоненько вздохнула.
И скрестила руки на груди.
– Полегче, парень, - в голосе чиновника прозвучала угроза.
– Нечего тут кричать.
– Позвольте ваши руки, - рыжий теперь разглядывал меня. И в светлых его глазах - надо же, почти прозрачные, как местное небо, хотя с характерным отливом, выдающим огневика - не было ничего. Ни раздражения. Ни желания поскорей закончить с неприятным делом. Ни ожидания...
Равнодушие?
Пожалуй.
Небу ведь глубоко наплевать на то, что происходит там, ниже. Разве что острые шпили горных пиков способны ненадолго потревожить его покой.