Портрет неизвестной, или Во всем виноват Репин

Прелестная фарфоровая балерина, стоя на одной ноге и изящно откинув назад другую, со скорбью в глазах взирала на стройное, облаченное в длинное шелковое платье тело, лежавшее на полу в луже крови. Лицо женщины хранило следы вечернего макияжа, отчего кожа ее казалась удивительно гладкой, без единой морщинки, а с затылка красными сгустками свисала запекшаяся кровь. Ухоженные волосы каштанового цвета, казавшегося натуральным, пушистым ковром разметались по полу, кое-где спутались, а некоторые локоны приобрели багряный оттенок. Рядом с телом, на самом углу массивного мраморного камина с бронзовыми украшениями, темнело уже заметно подсохшее красное пятно неправильной формы. Словно голодные падальщики, слетевшиеся на пир, вокруг тела копошились люди в форме и погонах, слепили вспышки фотоаппаратов, чьи-то руки расставляли желтые таблички с цифрами. А она лежала на полу, одинокая и холодная, как камень, и смотрела на окружающих пустым, затуманенным взглядом из-под полуопущенных век, будто лицезря то, что не дано видеть живым. Ее земное время навсегда остановилось.

Вопрос напрашивался сам собой: была ли смерть вызвана несчастным случаем. Или это убийство, и тогда кто и, главное, за что мог убить ее?

– Гамарджоба, – внезапно раздался голос появившегося в дверях рослого осанистого мужчины в черном костюме и шляпе.

– Разрешите представиться! Лейтенант полиции Ладо Метревели, – отчеканил офицер, молниеносно вытянувшись в струнку перед начальством. – Приказано перейти в ваше подчинение на время следствия. Я так много слышал о вас, батоно Гиви. Рад знакомству.

Старший следователь управления полиции Мтацминдского района вице-полковник Давиташвили Гиви Михайлович окинул взглядом мало походившего на офицера юнца с ароматом мальчишеского пота, с подозрением оглядел его гладкую кожу, как будто по ней редко водили бритвой. Копна его непослушных темных волос выглядела так, словно готова противостоять любой расческе, которая попробует ее усмирить. И эти очки, они были в совершенно несуразной оправе, которые бы больше подошли какой-нибудь библиотекарше. «Надо же, какой молокосос», – подумал он и протянул руку, и лейтенант после нескольких мгновений растерянности пожал ее. Рукопожатие у него было теплым и крепким, как у самого Гиви Михайловича, а улыбка, по-детски простая и открытая, довершила приятное впечатление.

– Ну, что успели выяснить, Ладо? Личность погибшей установлена? Докладывайте по форме.

– Так точно! Факты таковы, – начал тот голосом произносящего речь прокурора. – Погибшая – хозяйка этой квартиры, Изабелла Дадиани, шестидесяти пяти лет, давала частные уроки французского языка. Проживала, как я понял, одна, если не считать приходящей домработницы…

Когда старший следователь коротким кивком головы дал понять, что внимательно слушает, тот продолжил:

– Эксперт-криминалист считает, что смерть наступила вчера около десяти часов вечера.

– А где он сам?

– Он осмотрел тело, потом сказал, что оставляет труп на попечение следствия, и уехал по срочному делу. Вам привет передавал. Сказал, позвонит. Только странный он какой-то, этот эксперт, батоно Гиви. Все время шутил, что в морге покойная будет более разговорчива. А от самого слегка несло спиртным…

Гиви Михайловичу не составило труда догадаться, о ком говорит лейтенант. Судмедэкспертом в управлении долгие годы служил пожилой человек по имени Анзор Георгиевич. Он был специалистом самого высокого уровня и одним из тех немногих энтузиастов, одержимых профессией, на которых держалась вся судмедэкспертиза. Поэтому Гиви Михайлович с пониманием относился к его пристрастию: работа у него не очень приятная – с трупами возиться, тут ведь без маленькой чекушки никакой душевности, сплошной цинизм. А Анзор не мог без чуткости, как-никак столько лет работает на пороге в загробный мир, куда людей с добрым напутствием провожать надо. Ну и помянуть новопреставленного на дорожку – святое дело.

– Следы остались какие-нибудь?

– Нет ничего, за что можно было бы зацепиться, батоно Гиви.

Гиви Михайлович поморщил шрам над бровью и вопросительно посмотрел на помощника.

– Что значит «нет ничего»? Запомните, Ладо: невозможно совершить преступление, не оставив хоть каких-нибудь следов. Понимаете? Потому что убийство без улик является несчастным случаем по определению… Дверь проверили? Нет следов взлома?

– Замок не поврежден, решетки на окнах – тоже.

– А как насчет отпечатков?

– Криминалист сказал: «Обрадовать ничем не могу. Всё стерто. Хотя есть пара-тройка отпечатков, которые, возможно, удастся идентифицировать через базу данных – вдруг где-нибудь да всплывут, мало ли что. А так везде только пальчики убитой и ее домработницы».

– В общем так, лейтенант. Ничего здесь не трогать, понятых отпустить. Все понятно?

– Так точно.

– Да, а кто первым обнаружил тело?

– Домработница, когда пришла сюда сегодня утром и обратила внимание на приоткрытую дверь квартиры. Она говорит, что сразу заподозрила неладное, потому что хозяйка никогда не оставляла дверь незапертой, заглянула внутрь и окликнула Изабеллу Дадиани, но та не отозвалась. Тогда она вошла в квартиру и увидела ее, неподвижно лежавшую на полу. Тело ее было холодным. Кстати, батоно Гиви, я уже ее допросил…

– Не допросил, а опросил, – сухо поправил помощника старший следователь, подняв указательный палец. – Где она?

– Кто?

– Ну, не погибшая же? Домработница!

– Она сидит в соседней комнате и плачет. Мне кажется, батоно Гиви, она тут вообще ни при чем, – ответил лейтенант. – В академии нам рассказывали о похожем случае…

– Я не спрашиваю, что вам кажется. Оставим догадки на потом, ограничимся фактами, – прервал помощника старший следователь, издав похожий на ворчание звук. – А сейчас пригласи ее сюда, пожалуйста. Да, и после этой домработницы опроси соседей. Всех до единого! Болтливые соседи бывают очень полезными свидетелями. Кто-нибудь наверняка что-то видел. Нет ничего лучше, чем свидетельство очевидца.

– А что, если никто ничего не видел, батоно Гиви?

– Значит так, – следователь неожиданно перешел на ты, – разделишь людей на три группы. На тех, кто ничего не видел. На тех, кто не видел совершенно ничего. И на тех, кто хоть ничего и не видел, но жаждет пообщаться с оперативниками. Ясно? Выясни, что они за люди. Кто выпивает? Кто жену избивает? Кто кому сколько должен? Вытащи на свет божий всю грязь, какую только можно…

По выражению лица лейтенанта было ясно, что меньше всего ему хотелось сейчас теребить соседей.

– Грязи бояться – в полиции не служить! – громогласно заявил Гиви Михайлович и улыбнулся. – Привыкай, лейтенант Метревели.

– Будет сделано.

В квартире витал неповторимый запах прошлых поколений вперемешку с запахом благовоний: пахло то ли лавандой, то ли какой-то другой смесью вроде засушенных лепестков роз и всяких других цветов, что обычно кладут в чаши и вазы для аромата. Вероятно, он исходил от комнатных растений, которые стояли в горшках на резных жардиньерках и приятно кружил голову. Пребывая в раздумьях, Гиви Михайлович прошелся вдоль стен с лепными украшениями, повел руками над креслами, принюхался к открытой бутылочке красного «Шато Ля Флер-Петрюс» и двум хрустальным бокалам, которые стояли на маленьком столике. Рядом лежали тонко нарезанный багет, небольшие кубики острого козьего сыра, черные маслины с дольками лимона и деликатесное мясное ассорти из копченостей. Вина оставалось на полбутылки, и можно было сделать вывод, что хозяйка успела выпить с кем-то по бокалу. Но вот с кем, это оставалось загадкой. Он пробежал пальцем по тисненым корешкам стоявших строго по размеру книг из встроенного в стену шкафа, взял в руки и бережно открыл потрепанный временем томик прижизненного издания «Войны и мира» Льва Толстого. А затем еще раз окинул взглядом помещение.