Портрет семьи (сборник)
Шрифт:
— Игоря я почти пятнадцать любила, — подтвердила мою статистику Лида. — Хотя в последнее время, конечно, уже не то.
— Как представлю, что мне еще десять лет засыпать и просыпаться с мыслями о нем! Господи, спаси! Послал ты мне благо или наказание?
— Но сейчас-то у тебя все в ажуре, — напомнила Лида. — Живи и радуйся! В сорок восемь забеременеть и родить от любимого. Не каждой так везет!
— От любимого — это точно. Две любви, два мужчины, и от каждого ребенок. Грех Бога упрекать.
— Хочешь честно? Я, конечно, сама была втюренной в Игорька под завязку. Но ты!.. Он сейчас… Обмылок
— Не Мона Лиза, — улыбнулась я, вспомнив Лидины слова.
— Чего со злости не скажешь? Мне бы твою внешность! За мной бы мужики строем по четыре в ряд ходили, и конца колонне не видать!
— Лида! Мы с тобой пришли к известному, классическому выводу женской беседы: все мужики — сволочи, а все бабы — дуры.
— Так оно и есть! А у меня сейчас один кавалер наклевывается. Вдовец с двумя детьми, мальчик школу заканчивает, а девочка, такая хорошенькая, еще в детском саду. Жена от рака умерла.
— У вдовцов, как правило, серьезные намерения.
— Конечно, ему мать для ребенка нужна и хозяйка в дом. Но как мужчина он мне нравится. У нас еще ничего не было. Он мне шарфик подарил, — гордо произнесла Лида, — и духи! Представляешь? Подарки дарит, а под юбку не лезет!
— Это отлично его характеризует. Только и ты должна понимать, что тебя ждет.
— Ярмо на шею. А как бы ты на моем месте?
— Подождала и постаралась разобраться в своих чувствах — готова я ради этого человека ярмо на себя вешать или нет. И еще. Если уж ты придешь в его дом, он должен это ценить как проявление твоей большой души. А не то что облагодетельствовал, потому что все бабы замуж хотят.
— Кира! Ты такая умная!
— Правильнее сказать, я хорошо подкована теоретически.
С Лидой мы договорились не посвящать Игоря в факт нашего знакомства. Лида стояла в дверях, прощалась и напоследок сказала:
— Ты же в Алапаевске никого не знаешь? Если какая помощь нужна, не стесняйся, звони!
— Спасибо! — поблагодарила я с мыслью о том, что вряд ли удобно использовать любовницу Игоря в корыстных целях.
Но я очень скоро, находясь в совершенно паническом состоянии, позвонила Лиде.
Провинция
Это был самый жуткий день из всех, проведенных мною в Алапаевске. Я едва удержалась, чтобы не броситься на вокзал, не уехать в Москву. Убежать, и будь что будет. Пусть меня презирают, пусть насмехаются, пусть я испорчу жизнь сыну, но только не воинственное: фашистское презрение и унижение! Не меня! Моего ребенка!
Есть две категории специалистов, к которым люди бросаются за спасением, — священники и медики. Первые спасают душу, вторые — тело.
Спаситель, по нашей внутренней установке, не может быть злым, подлым или кощунственным. В противном случае теряется смысл обращения за спасением.
Я не религиозный человек, не знаю, встречаются ли священники — жестокосердные хамы. Но с докторшей, воспитанной в традициях врачей при фашистских крематориях, судьба свела.
В женскую консультацию мне давно следовало наведаться: пройти обследования, определить, правильно ли лежит ребенок, выполнить формальности, необходимые для получения дородового отпуска.
Неприятности начались уже в регистратуре. У меня не было местной прописки, мой полис обязательного медицинского страхования не годился и еще что-то из бюрократических правил я нарушала, поэтому только при наличии острой боли мне могли дать талончик к дежурному врачу. А к районному гинекологу запись на следующую неделю по субботам с семи утра. Но в семь талончиков уже нет, чтобы их получить, надо прийти в пять и два часа караулить свою очередь у закрытых дверей поликлиники.
Я отошла от окошка регистратуры в полной растерянности. Что делать? Увидела на стене расписание приема врачей. Именно сейчас начинала прием заведующая отделением Елена Семеновна Козлоумова. Обнадеживающая фамилия! Наверное, нужно обратиться к заведующей. Она — начальство, она (старший священник) не откажет мне.
Козлоумова вела прием в двух качествах: как завотделением и заменяя бюллетенившего врача. Коридор у кабинета был полон женщин. Постоянно вспыхивали ссоры двух групп — тех, кто с талончиками, по записи к заболевшему гинекологу и по живой очереди к Козлоумовой. И та и другая группа с ненавистью смотрела на пользующихся правом идти без очереди: ветеранов войны (что им демонстрировать гинекологу?), инвалидов (сидели бы дома и вызывали врача), молодых матерей, накануне выписавшихся из роддома (сами рожали, не удивишь).
В очереди я провела пять часов! Спину ломило от сидения на жесткой лавке, периодические проходы по коридорам не помогали. Мучила жажда, но попить можно было только из ржавого крана над раковиной в грязном туалете.
Мне казалось, что участвую в дурном кино и все, что происходит, — не со мной. Потому что нельзя беременную женщину столько часов держать в душном помещении, заставлять сражаться с себе подобными. Да, я не была исключением!
Тут и беременные присутствовали, и перенесшие операции по удалению женских придатков (они, не смущаясь, обо всем рассказывали), и с подозрением на злокачественную опухоль, и с эрозией, и с… Чего я только не наслушалась!
В московской очереди женщины сидят тихо, читают книжки. А здесь — оголенные нервы, препирательства и какое-то чудовищное хвастовство: чей диагноз страшнее. Лица у женщин возбужденные, красные, бойцовские. Точно всех их (нас) подвергли трепанации черепа и убрали женственное, милое и доброе. Осталось только животное стремление, растолкав всех, по головам, но пройти в заветный кабинет. Только зверски упрямые лица, только решимость на грани истерики. Будто кислород для дальнейшей жизни раздают.
Хотелось бы думать, Козлоумова, зная, что творится в коридоре (сестра несколько раз выходила и приказывала не шуметь), трудится в кабинете наподобие подвижника земского врача. Как бы не так! За пять часов в кабинете трижды пили чай и принимали пищу! Трижды на полчаса прием пациентов прекращался. Приходили на чаек другие врачи и сестры, приносили в пакетах домашнюю снедь. Очередь все знала, большинство женщин были ветеранами. Никто не протестовал. Ссориться с врачом — себе дороже.
Энтомолог, которому принесли порцию насекомых, смотрит на них с большим интересом, чем смотрели на нас снующие врачи и сестры. Я остро чувствовала, что у медицинских работников женской консультации есть какая-то своя жизнь, разговоры и интересы. А мы, пациенты, — досадная помеха в этой приятной жизни.