Портрет смерти (Посмертный портрет)
Шрифт:
– Что вы можете сказать о самой фотографии?
– Отличная работа. Очень удачная композиция. Стоит глянуть на снимок, и вы тут же думаете: «Какая хорошенькая девушка!» Потом обращаете внимание на то, что она дружелюбная и совсем молоденькая. На ум приходит слово «свеженькая», потому что поза непринужденная и естественная. Она была натурщицей или училась фотографии?
– Нет. Просто посещала этот курс как факультатив. И могла покупать здесь фототовары.
– Что ж, это можно проверить. Хотите, я позвоню вниз и попрошу служащего поднять квитанции?
– Да. Постарайтесь
– Это не займет много времени. – Женщина зашла за стену, Ева последовала за ней и увидела что-то вроде небольшого кабинета.
Люсия подошла к видеотелефону, стоявшему на небольшом письменном столе, связалась с продавцами, работавшими на первом этаже, и дала им указания.
– Угостить вас чем-нибудь? Может быть, выпьете минеральной?
– Нет, спасибо, – ответила Ева, не дав Пибоди открыть рта. – Соседи тоже пользуются вашей автостоянкой?
– Да. Кроме нас, тут паркуются жители четырех ближайших домов.
– Там есть видеокамеры слежения?
– Нет. Вообще-то должны быть, но кто-то постоянно портил или разбивал их, так что расходы на ремонт стали превосходить ущерб от угонщиков.
– Ваш хозяин живет наверху?
– Студия Хастингса находится на третьем этаже, а его квартира – на четвертом.
– Он сегодня у себя?
– О да. В данный момент у него съемка.
– Что из этого снято им самим?
– Все. Хастингс чрезвычайно талантлив. Чрезвычайно.
– Мне нужно поговорить с ним. Пибоди, получишь сведения из магазина и поднимайся в студию.
– Но… но он работает, – возразила Люсия.
– Я тоже. – Ева шагнула к лифту.
Взволнованная администраторша побежала следом и схватила Еву за локоть.
– У Хастингса съемка! Его нельзя отвлекать!
– Хотите пари? Впрочем, не советую.
Ледяной тон Евы заставил Люсию быстро отдернуть руку.
– Если бы вы могли подождать, пока он закончит…
– Нет! – Ева вошла в лифт и нажала кнопку. Она смотрела на испуганную Люсию, пока створки двери не сомкнулись.
Ее вновь встретила знойная, как лето, музыка стиля «хай-тек», пульсировавшая в белых стенах. Оборудование – прожектора, фильтры, вентиляторы, марлевые экраны – группировалось вокруг сцены, где обнаженная натурщица принимала различные позы на огромном кресле.
Натурщица была чернокожей. Ева определила ее рост в метр восемьдесят пять. Она была поджарой, как гончая, и такой гибкой, словно ее суставы были сделаны из пластилина.
Вокруг стояли три камеры на треногах, четвертую держал коренастый мужчина в мешковатых джинсах и просторной голубой рубашке. Еще двое фотографов – маленькая женщина в черном скинсьюте без рукавов и молодой человек с волнистой оранжевой гривой – внимательно следили за происходившим.
Ева подошла к сцене и откашлялась. Женщина слегка обернулась, заметила ее и широко открыла глаза. Но ее изумление тут же сменилось ужасом.
Если бы Ева до того не видела глаз Люсии, то выхватила бы оружие и резко повернулась навстречу неведомой опасности, грозившей ей сзади.
Однако она просто шагнула вперед, не обращая внимания
– Не улыбаться! – рявкнул человек с камерой. Его голос заставил двух помощников подпрыгнуть на месте, но натурщица просто опустила уголки губ и выгнулась над креслом, как ветка ивы.
– Милый, к тебе пришли, – промурлыкала она бархатным голосом и вытянула гибкую длинную руку, указывая на Еву.
Мужчина опустил камеру и резко повернулся.
У него из горла вырвалось рычание. Еве пришлось признаться, что оно производило сильное впечатление. Она не видела вблизи настоящего медведя, но готова была признать, что внешность, а особенно рык Хастингса были медвежьими.
Ростом этот мужчина был под два метра и весил килограммов сто двадцать. Широкая грудь, сильные руки, ладони величиной с блюдо… И ужасно уродливый. Глаза маленькие, мутные, расплющенный нос на пол-лица, отвислые губы. На его висках и куполообразной, гладко выбритой голове напряглись и запульсировали жилы.
– Убирайтесь! – гаркнул он и стукнул себя кулаком по голове, словно пытаясь усмирить демонов, бушевавших в его мозгу. – Убирайтесь отсюда, пока я вас не прикончил!
Ева вынула жетон.
– Выбирайте выражения, когда разговариваете с полицейским. Мне нужно задать вам несколько вопросов.
– С полицейским? Мне плевать на то, что вы коп! Я плюнул бы даже на самого господа бога, явившегося возвестить Судный день! Убирайтесь, пока я не вырвал вам руки и не забил до смерти!
Надо было отдать Хастингсу должное, выглядел он внушительно. Когда он шагнул к ней, Ева переместила вес тела. А стоило фотографу протянуть к ней медвежью лапу, как Ева изо всех сил лягнула его в пах.
Хастингс рухнул как подрубленный, лицом вниз. Видимо, он стонал и задыхался, но ничего не было слышно из-за громкой музыки.
– Выключите это дерьмо! – приказала она.
– Компьютер, выключи музыкальную программу, – пробормотал молодой человек, переминаясь на высоких каблуках. – О боже, боже, она убила Хастингса. Убила его! Вызовите «Скорую», вызовите кого-нибудь!
В этот момент музыка умолкла, и этот крик эхом отразился от стен.
– Успокойся, задница. – Обнаженная натурщица грациозно подошла к высокой стойке и взяла бутылку с водой. – Он не умер. Возможно, собственные яйца стоят у него в горле, но он еще дышит. Отличный прием, – сказала она Еве и сделала большой глоток.
– Спасибо. – Ева склонилась над рухнувшим медведем, который слабо зашевелился. – Дирк Хастингс? Я лейтенант Ева Даллас, полиция Нью-Йорка. Не стану выдвигать против вас обвинение в нападении на офицера. Одно из двух: либо я доставляю вас в управление в наручниках, либо вы немедленно ответите на мои вопросы здесь, в собственном уютном доме.
– Мне… нужен… адвокат, – выдавил Хастингс.
– Конечно, вы имеете на это право. Позвоните ему, и он встретит нас в управлении.
– Я не… – Он втянул в себя воздух и громко выдохнул. – Никуда я с тобой не поеду, злобная сука!