Портрет уважаемого человека
Шрифт:
— Где?
— На похоронах… моей жены.
Доктор покачал головой.
— Нет, этго невозможно. Вам необходимы на несколько дней покой и теплая постель. Потом все наладится.
Но последних слов больной уже не слышал. Он закрыл глаза и думал о Мелани, которая, видно, не желала его присутствия. На лице у него было написано такое огорчение, что врач повторил:
— Не падайте духом! Все наладится!
Но потом он потянул Теодора за рукав и показал головой на дверь. Тедди последовал за ним. Когда они вышли, обнадеживающая улыбка сразу сбежала с лица врача. Напротив,
— Что с ним?
— Пока еще нельзя с уверенностью сказать, — уклончиво ответил доктор, — но возможно… да, пока еще, конечно, неизвестно, надо выждать. Но может оказаться и воспаление легких.
— Скверное дело? — допытывался Тедди.
Его мозг пронзила мысль, что если отец умрет, го все — фабрика, вилла и все состояние — достанется ему. Правда, он тут же сказал себе, что думать об этом совсем неуместно в данную минуту, и, состроив самое горестное лицо, прежде чем врач успел ответить на его вопрос, продолжал:
— В наше время, когда есть пенициллин и все такое, это уже не опасно.
Врач тщательно протер очки, подышал на стекла и снова вытер их желтой тряпочкой, потом для проверки посмотрел сквозь очки и лишь после этого оседлал ими нос. Он говорил как представитель своей профессии, а это обязывало к осторожности.
— В возрасте вашего отца все это не так-то просто, — сказал он.
И действительно, все оказалось не так просто! Состояние больного быстро ухудшалось, жар усиливался, и нужно было опасаться самого худшего. Он почти не обращал внимания на хлопоты и заботы людей вокруг него. Терпеливо глотал, когда этого требовали, таблетки и чай, лежал почти все время с закрытыми глазами и ничего не говорил. Лишь изредка с его пересохших губ слетали бессвязные звуки. Кто видел его в таком состоянии, не мог не думать, что мысли его витают где-то далеко.
Так оно и было. Они витали далеко, вокруг Мелани. Никогда раньше не видел он ее так отчетливо, так ярко и ясно, как теперь. Он вдруг заметил, что она вовсе не безобразна, хотя нос у нее по-прежнему был острым, а губы — тонкими. Но глаза ее излучали сияние… Да, сияние! Сначала она просто не хотела его видеть и нарочно смотрела мимо. Когда он ее звал, она делала вид, будто не слышит.
В день похорон все еще лил дождь. Люди стояли под зонтами вокруг могилы и внимательно следили за четырьмя сильными рабочими, на веревках спускавшими гроб в яму. А больной в эго время лежал в постели и, не открывая глаз, звал Мелани, которая делала вид, будто не слышит.
«Теперь тебя опускают в могилу, — сказал он. — Посмотри же наконец на меня! Ведь все, что было, теперь прошло».
На кладбище пастор сказал еще несколько слов о том, что все мы возникли из праха и возвратимся во прах. Потом он помолился — коротко, так как дождь не прекращался. Кое-кто из женщин всплакнул. Вскоре провожавшие разошлись.
«Вот видишь, — сказал больной Мелани. — Теперь все кончено, а я не мог там быть».
Тогда Мелани в первый раз повернулась к нему лицом и смело посмотрела на него — так смело, как никогда в жизни.
«Теперь все кончено? А ты помнишь, как говорил отец: «Глупости! Теперь все только начинается!»
«Конечно!» — воскликнул больной и кивнул.
Дежурившая при нем женщина на миг перестала вязать, бросила на него огорченный взгляд и подумала: «Стонет! Как он, должно быть, страдает!»
«Я тоже скоро умру», — продолжал больной.
Мелани одобрительно кивнула:
«Конечно!»
«Знаешь, — сказал он, — ты вовсе не так некрасива. Ты даже очень хорошо выглядишь. Вот только волосы: это же совсем невозможная прическа! Ты не могла бы разок причесаться иначе? Знаешь, так… ну… более по-модному».
«Так?» — улыбаясь, спросила Мелани, провела рукой по волосам, и, словно по волшебству, они легли у нее совсем иначе, очень красиво. Она на глазах у него преобразилась. Конечно, это по-прежнему была Мелани, но в то же время и не она… Но кто же?.. Ах да, это была и Бетти.
«О Мелани!» — радостно крикнул больной.
Между тем у его кровати собралось несколько человек. Слыша, как он сквозь стоны явственно произносит имя Мелани, они серьезно покачали головами и переглянулись, а один из них заметил:
— Он зовет жену! Как он, должно быть, любил ее!
С каждым днем больной все с большим спокойствием готовился к смерти. И чем дальше он подвигался по этому пути, тем веселее беседовал с Мелани. Или, может быть, с Бетти?
«Нет! — решил он. — Ты останешься, Мелани».
Он видел теперь все гораздо яснее и отчетливее. Стоило ему о ком-нибудь подумать, как этот человек уже стоял во плоти перед ним. В то же время он слышал все, что происходило вокруг него, и понимал каждое произнесенное слово. Однажды он подумал даже о том, что, раз ему стало лучше, надо утешить близких, обступивших его постель. Он хотел им сказать, чтобы они не горевали: у него так легко на душе. Он открыл глаза и осмотрелся, но встретил в глазах окружающих не сочувствие, а только любопытство. Даже Теодор смотрел на него вопросительно, без всякой любви.
Тогда он снова закрыл глаза.
«Вот видишь, — сказал он Мелани, ожидавшей его за какой-то невидимой чертой, — никакой любви, никакого сожаления. А ведь он заслуживает совсем другого!»
Они усвоили себе привычку говорить о человеке, жизнь которого здесь догорала, как о третьем лице.
«Так ему и надо! — продолжал больной. — Если есть справедливость, он должен еще много страдать».
Мелани улыбнулась.
«Он не должен страдать», — сказала она.
«Почему не должен? — возмутился он. — Почему? А где же тогда справедливость?»
«Там, где я теперь, — сказала Мелани, и ее взгляд вдруг стал серьезным, — там нет противоречий, поэтому и понятие справедливости там исчезает».
«А что там?» — спросил он.
«Не знаю. Но там все очень просто!»
«А кара? Неужели он должен остаться безнаказанным после такой жизни?»
«Его жизнь, — возразила Мелани и наклонилась вперед, — его жизнь и так была ужасна!»
Это больной должен был сперва хорошенько обдумать. Таких мыслей у него раньше никогда не возникало. Трудно, очень трудно было понять слова Мелани. Ему понадобился целый день, чтобы постичь их смысл. Потом он кивнул.