Портрет второй жены (Единственная женщина)
Шрифт:
Та, первая, беременность, о которой Лиза старалась не вспоминать, – наоборот, вспоминалась ей в мельчайших подробностях, словно все это произошло вчера. И ее первая радость, и как она прислушивалась к своему новому, неведомому состоянию, и как сказала Арсению. И то, как он отреагировал на это известие, и то, что было потом…
«Но ведь тогда все было совершенно иначе! – говорила она себе, содрогаясь от тех воспоминаний. – Арсений боялся себя связать, говорил, что нет денег, что жизнь еще не устоялась… Да
Все это было верно. И все-таки в глубине души Лиза понимала причину своей нерешительности. Если бы, сказав Юре о ребенке, она хоть на мгновение заметила в его глазах испуг или услышала бы хоть одно слово сомнения, – чем она объяснила бы это? Отсутствием денег, неустоявшимся бытом?..
И она так и не смогла сказать… А теперь, после смерти Сергея, Юре было ни до чего, и она снова молчала.
Но это молчание убивало ее, мучило. Ведь никто не знает, никто, и как ей справиться со всем этим одной? Правда, знает Оксана…
И, почувствовав, что нет больше сил держать все это в себе, Лиза поехала к ней.
Всю дорогу до Ксениного дома Лиза думала только о том, что делает сейчас Юра. Когда она уезжала, он сидел за столом в кабинете и смотрел в окно на далекий синий лес за рекою.
– Я возьму твою машину? – спросила Лиза.
– Возьми, – ответил он, даже не поинтересовавшись, куда она едет.
Но его равнодушие вызывало в ней сейчас не обиду, а чувство полного, безысходного отчаяния.
– Что делать, Ксеня, что же делать?
Лиза сидела за столом на Оксаниной кухне, и слезы катились по ее лицу.
– Если бы он только на меня не обращал внимания! – объясняла она, всхлипывая. – Но ведь он и на себя внимания не обращает. Как мертвый, если бы ты видела! Глаза пустые, почернел весь – сердце разрывается смотреть, и сделать ничего нельзя…
– Может, время пройдет – и все? – осторожно заметила Оксана.
– Время-то пройдет, – возразила Лиза. – Но что после останется? Он говорит: «Я его все равно что своими руками убил, после этого жить незачем…»
Сочувствие читалось на Оксанином подвижном личике.
– А тут еще – ребенок! – вздрагивая плечами, сказала Лиза. – Ты не представляешь, Ксень, я ведь даже о ребенке почти не думаю, а как бы хотелось.
– А он-то что, тоже не думает? – ухватилась за ее слова Оксана.
– Да ведь я и не говорила ему! – в отчаянии воскликнула Лиза. – Сразу не сказала, боялась, что он не обрадуется, а сейчас – разве ему до этого?
Глаза Оксаны, и без того круглые, стали похожи на блюдечки.
– Ты что, правду это говоришь? – протянула она, словно не веря своим ушам. – Как же это – не сказала?
– Да так. – Лиза испуганно посмотрела на нее. – А почему ты…
– Вот ведь дура какая, прости меня Господи! – воскликнула Оксана. – Так чего
Лиза всегда знала, что Ксеня, с ее трезвым, до расчетливости ясным умом, не склонна улавливать полутона и нюансы человеческих чувств. Вот и сейчас – ну что она может сказать?
– А до чего ж ему, по-твоему? – снова спросила Оксана. – До работы, до выпивки, до постели или до чего? Сама же ж говоришь – ни до чего! У него такой друг погиб, а ты не хочешь сказать, что сына ему родишь? «Не обра-адуется!» – смешно передразнила она. – Вроде он дни напролет теперь радуется! Как не сказать: «Юрочка, рожу мальчика Сереженьку». Да последняя баба наша донецкая догадалась бы!
Когда Оксана волновалась, становился слышен ее певучий, простонародный украинский говорок, и оттого ее слова становились как-то особенно убедительны.
– Я не знаю, Ксень… – медленно произнесла Лиза. – Может быть, ты и права…
– Да не может быть, а точно, – убежденно подтвердила та и вдруг улыбнулась. – А ты, ей-Богу, дурная. Под пистолетом стоять не боялась, а собственному мужу про ребенка сказать боишься.
– Девочки, вы чего здесь сидите? – Дверь приоткрылась, и на кухню заглянул Игорь. – Мы закончили, уходим. Так что занимайте комнаты, хватит здесь секретничать.
– Это к нему знакомый из Сибири приехал, – пояснила Оксана. – Проект какой-то новый делать собираются, в выходные даже сидят. Пойдем, правда, душно здесь.
«Конечно, глупо все это, – с тоской думала Лиза, выезжая из Ксениного двора. – Но что уж теперь говорить – все равно скоро сам все увидит. Если вообще заметит».
Скоро – значило месяца через два. Теперь, когда дни и недели шли неразличимо, сливались и наваливались невыносимой тяжестью, это было не так уж и много.
Но, как это всегда и бывает в жизни, человек только предполагает…
Физически Лиза чувствовала себя прекрасно все четыре первых месяца. Ее совсем не тошнило, голова не кружилась по утрам, не тянуло на солененькое. Правда, постоянно хотелось яблок, и она ела даже недоспелый белый налив, только что появившийся на рынке.
И вдруг, в начале пятого месяца, все переменилось.
Однажды утром она почувствовала, что не может оторвать голову от подушки, будто голова налита свинцом. Было часов шесть. Просыпаясь несколько раз ночью, Лиза видела, что Юра еще не ложился, и слышала его шаги напротив, в кабинете. Но сейчас он, кажется, спал – глаза были закрыты.
Она все-таки села – и сразу почувствовала, как тошнота подступает к горлу, холодный пот выступает на лбу. Она спустила ноги на пол – и тут же резкая, невыносимая боль пронзила ее!