Портрет
Шрифт:
– Ты что же это?
– спрашивает.
– А? Куда же это ты собрался?
Не выдержал Коська, с подоконника на пол скатился и заревел благим матом. Думал - бить его сейчас бородатый будет. Съежился весь. А тот на корточки рядом с Коськой присел и ладошкой лохматую Коськину голову гладить стал.
– Что с тобой?
– спрашивает.
– Эй, парень! Да что с тобой? Зачем плачешь?
А Коська не слушает - воет, как дворняжка голодная. Не разберешь, что и говорит:
– С голоду я украл. Не вор я...
– Какой ремешок?
А Коська:
– А-а-а... У-у-у...
Схватил его бородатый за шкирку, тряхнул как следует, на ноги поставил.
– А ну, хватит! Довольно! Не люблю я плаксивых.
Перестал тогда Коська реветь.
– Ты чего испугался?
– спрашивает бородатый.
– Зачем в окно полез?
– Думал, вы мильтона звать пошли.
– Эх, чумичка! Мильтона звать! Нет, брат. Ошибаешься. Я, брат, не такой.
Посмотрел бородатый на стол.
– Ох, - говорит, - а тарелку-то я забыл. Погоди, сейчас принесу.
Только вышел - Коська тарелку из-за пазухи, ножик и вилку - из кармана - и все на старое место, на стол. Не успел положить - бородатый входит. В одной руке сковородка горячая, в другой - тарелка с хлебом и вилка с ножиком. На стол бородатый посмотрел и будто не заметил ничего.
– Ну, садись, - говорит, - будем яичницу есть.
Себе шматочек оставил, а Коське полную тарелку наворотил. Задохнулся Коська от одного запаха. Подцепил на вилку кусок и чуть язык не проглотил. Вот так яичница! С помидорами, с салом, с луком зеленым. Коська такую яичницу только дома, в деревне, едал, когда маленький был. С тех пор и не пробовал.
Ест, торопится, а сам думает: "Нехорошо, надо бы потише есть". Стыдно ему - по-человечески есть разучился... А бородатый смотрит, смеется.
– Ешь, ешь, - говорит.
– У тебя, брат, небось в животе черти пляшут?
Коське уж не страшно. Слезы высохли. Сам посмеивается.
– Пляшут, - отвечает.
– Еще как.
– Ну и шамай, брат. А зовут-то тебя как?
– Коська.
– Во, брат! Удивительно. И меня тоже, представь себе, Коськой зовут.
Смешно Коське. Такой дяденька и вдруг тоже Коська.
– Зовут меня дядя Костя, а прозвище мое Борода. В Сибири меня так прозвали. Знаешь ты, где Сибирь помещается?
– Знаю, - говорит Коська.
– Это куда жуликов посылают.
– Нет, брат. Туда не только жуликов... Я, брат, сам в этой Сибири двенадцать лет отгрохал.
Рассказал Коське, как он в царское время в Сибирь на каторгу попал. За политику. Потому что он коммунист был, партийный.
Потом Коську расспрашивал. Кто он, откуда, где родителей потерял. Коська все честно рассказал. Ему скрывать нечего: матку сыпняк угробил, а батьке ногу немец шашкой отрубил. Приехал он в деревню, пожил месяца полтора и помер. Кровь потому что спортилась.
И
Слушал Коську бородатый, не улыбался. Только вилкой по столу постукивал, головой качал да приговаривал:
– Ты ешь, брат, ешь.
А Коська разошелся. Дядей Костей стал бородатого называть.
Потом чай пили. А потом бородатый гитару со стены снял и пел хриплым голосом:
Лишь только в Сибири займется заря,
А в деревне народ пробуждается,
На этапном дворе слышен звон кандалов,
Это партия в путь собирается.
А портрет так на подоконнике и лежал. И за весь вечер бородатый о нем ни одного слова не сказал.
Уж небо вызвездило, когда уходил Коська. Бородатый ему, когда прощался, три рубля в руку сунул.
– На, - говорит, - возьми. Должен я тебе.
Взял Коська, подумал и назад деньги подает.
– Нет, - говорит.
– Я у вас стекло выдавил.
– Глупости, брат. Ты завтра приходи, мы с тобой вместе его обратно вдавим. Идет?
– Идет.
– Ну, прощай.
– Прощайте, дядя Костя Борода!
Вышел Коська. Темно на улице, а Коське кажется, что светло. Петь хочется.
Идет Коська по улице и хриплым голосом поет:
На этапном дворе слышен звон кандалов...
А как дальше, и не вспомнить... Забыл.
Плохо спалось Коське в эту ночь. Кряхтел, ворочался, не мог дождаться, пока утро настанет. Еще дождик, как назло, всю ночь бубнил. И ветер дул. И фонарь качался и скрипел над Коськиной головой.
Чуть свет забрезжил, Коська уже вскочил. Хотел сразу бежать к дяде Косте, а потом думает: нет, неудобно так рано заявляться.
С полчаса у мельницы походил, потом на базаре потолкался. Потом на фонтан сходил, умылся как следует, водички выпил и побежал.
Бежал - посвистывал. А прибежал, на крыльцо заскочил и чуть не заплакал.
– Ах, черт! Надо же!..
Видит - висит на дверях замок. Ушел, значит, дядя Костя. Ну ясно: на работу ушел. Эх, Коська, Коська!.. Надо было тебе на базаре толкаться да у фонтана красоту наводить. Вот и прозевал дядю Костю. Жди его теперь до вечера.
Сел Коська на ступеньку. Сидит мрачный, под ноги себе глядит. И вдруг что такое? Видит, на крылечке, между двумя балясинами, бутылочное стеклышко блестит. А под стеклышком какая-то бумажка белеет.
Поднял Коська бумажку, развернул, а это записка. А в записке большими буквами синими чернилами написано:
"Костя! Ключ на том месте, где ты вчера выйти хотел. Заходи, пей чай, шамай. Сахар на полочке. Наколи дров, если умеешь. Я буду в 5 часов. Дождись меня.
Твой Борода".