Портреты русских авантюристов XIX века - Н Д Ашинов

Дмитрий Емец

ПОРТРЕТЫ РУССКИХ АВАНТЮРИСТОВ XIX века: Н.Д.АШИНОВ

Искра отрывается от общего пламени костра, взмывает и летит. Если на ее пути попадется стог сена или смолистая хвоя, то может вспыхнуть пожар. Но чаще искра просто гаснет - раз и нет ее...

В истории каждого народа, а особенно народа русского, щедрого на причудливые изломы личности, есть такие фигуры. Их десятки и сотни - Пугачев, Разин, Булавин, Отрепьев. Но это лишь немногие, преуспевшие, так сказать, нашедшие свой стог. Другие - сотни, тысячи - безвестны и забыты навсегда. Были же и такие, кто нашел даже стог и зажег пожар, но он был затушен вскоре предательством ли, равнодушием ли и изошел весь чадом...

Не обещаю, что список будет пополняться быстро. Скорее медленно и долго. Если кому-то интересно, подключайтесь...

Речь здесь идет не столько об идеализации данного типа или преклонении перед ним - его-то и нет почти, сколько просто об изучении лабиринтов человеческой истории, которые при всей свой сложности и запутанности всегда уступают в красоте своего построения человеческому характеру...

Дмитрий Емец

НЕУДАЧЛИВЫЙ ЗАВОЕВАТЕЛЬ АБИССИНИИ

Ашинов Николай Иванович - пензенский мещанин, по справке старой энциклопедии: "бывший купец, именовавший себя "вольным казаком", одно время производил много шума, благодаря распущенным слухом, что в Турции за ним следуют многочисленные группы русских выходцев, вольных казаков" (Большая энциклопедия.
– Спб., 1896.
– Т.II.
– С.335). Нижегородский губернатор написал о нем царю; у Александра III возникли надежды, что он завоюет для России колонию в Африке. Предприняв с ведома властей абиссинскую экспедицию, Ашинов в феврале 1889 года вышел к Красному морю. В Обоке он наткнулся на французские войска, был разбит, пленен и передан России, где попал под надзор полиции" (История XIX века.
– Т.8.
– С.43, 261-262.)

А.П.Чехов А.С.Суворину от 14 февраля 1889 г.:

"Поздравляю Алексея Алексеевича с ашиновским скандалом. Хороший урок для начинающих публицистов. "Новое время" удивительная газета. Маклая иронизировала, а Ашинова поднимала до небес.

То, что я знаю про о.Паисия, слишком интимно и может быть опубликовано только с разрешения моего дяди и самого Паисия... В истории Паисия играют видную роль его жена, гулящие бабы, изуверство, милостыня, которую Паисий получил от дяди. Нельзя всего этого трогать самовольно.

Боюсь, чтобы Паисий опять не сбился с панталыку и не стал говорить, что его новый сан (архимандрит), Абиссиния и все затеи - все от беса. Как бы он опять не бежал без паспорта куда-нибудь. Это такой человек, что и к раскольникам в Австрию бежать может. У него болезненная совесть, а ум прост и ясен. Если бы я был Победоносцевым, то послал бы Паисия в наш Новый Афон на подмогу к сухумскому архиерею, крестящему абхазцев. Кстати же, у этого архиерея совсем нет штата. Есть один письмоводитель, изображающий своею особой консисторию, да и тот по России тоскует".

Н.С.Лесков "Вдохновенные бродяги" (1894):

"В один достопамятный день редактор Катков, находившийся в оппозиции ко всем "положениям закона гражданского", за которые стоял ранее, возвестил в "Московских Ведомостях", что в каком-то царстве, не в нашем государстве, совокупилась рать, состоящая из "вольных казаков", и разные державцы, а особенно Англия, манят их к себе на службу, но атаман новоприобретенных вольных казаков, тоже "вольный казак Николай Иванович Ашинов", к счастью для нас, очень любит Россию и он удерживает своих товарищей, чтобы они не шли служить никому, кроме нас, за что, конечно, им нужно дать жалованье. Катков сразу же почувствовал к этому атаману симпатию и доверие, рекомендовал России этим не манкировать, а воспользоваться названным кавалером, так как он может оказать службу в тех местах, где русским самим появляться неудобно.

Первое катковское заявление об этом было встречено с удивлением и недоверием: в Петербурге думали, что "злой московский старик" что-то юродствует. Люди говорили: "На кой нам прах еще нужна какая-то шайка бродячей сволочи!" Но Катков продолжал свою "лейб-агитацию" и печатал в своей "лейб-газете" то подлинные письма сносившегося с ним Ашинова, то сообщения о том, что могут сделать в пользу России воруженные товарищи этого атамана, укрывавшиеся в это время где-то не в нашем государстве в камышах и заводях. "Вольные казаки" не знали: идти ли им за нас, или "за англичанку", которая будто бы уже дала им заказ: что им надо для нее сделать, и прислала человека заплатить им деньги за их службишку. Тогда самые простые люди, имеющие понятие об устройстве европейских государств и о быте народа, сочли все это за совершенно пустую и глупую выдумку и знали, что ничего такого быть не может, но Катков все свое твердил, что вольные казаки могут уйти у нас из рук; что они уже и деньги от англичанкиного посла взяли, но что все-таки их еще можно остановить и направить к тому, чтобы они пошли и подбили кого-то не под англичанку, а под нас.

Это становилось смешно, и никто не мог понять: какую надобность может иметь "англичанка" в том, чтобы разыскивать и нанимать к себе на службу подобную шушеру - не понимали и кого еще нам надо под себя подбить? Но тогда Катков рассерчал и объявил, что относится к Ашинову с недостатком доверия есть измена!

Стало даже неудобно разузнавать: кто он такой на самом деле и откуда взялся?

Но вдруг там же в Москве взялся бесстрашный человек и стал спорить с Катковым.

Отважный московский гражданин был другой газетный редактор, Алексей Алексеевич Гатцук, издававший крестный календарь и своего имени иллюстрированную газету. У Гатцука были в разных городах корреспонденты, и один из них знал об Ашинове и сообщил в "Газету Гатцука", что Николай Иванович Ашинов вовсе не "вольный казак", какого нет и звания, а что он пензенский мещанин, учился в тамошней гимназии и исключен отуда из младших классов за нехорошие поступки. Потом он бродил и съякшался с какими-то темными бродягами и скитался с ними где попало, находясь всегда в стороне от спокойных людей, исполняющих положения гражданского союза. Гатцук с радостью напечатал это известие, чтобы "открыть обществу глаза" и не допустить его до глупости возиться с человеком, который вовсе не то, за кого он себя выдает и кем он быть не может, так как никаких "вольных казаков" в России нет. Но несмотря на точность сведений Гатцука, которые ничего не стоило проверить в каждую минуту, и не стесняясь тем, что "вольных казаков" в самом деле нигде нет, очевидная ложь, выдуманная каким-то выжигою, при поддержке Каткова, стала за истину и заставила людей довольно почтенных играть перед целым светом унизительные и жалкие роли.

Говорили: "Да!.. черт возьми!.. Оно кажется... что-то того... Что-то не чисто пахнет, но ведь если подумать... Если вспомнить, кто был Ермак... Так и надо потерпеть...

– Ну да, - возражали им, - но ведь Ермак "поклонился Сибирью", а этот чем же будет кланяться?

– А вдруг у него уж что-то и есть!.."

И вдруг называли Египет и Индию.

И что же? "Все повинулось суете", "мудрые объюродеша" и "за ослушание истины верили лжи" (2 Фс., 2, 11-12).

И не прошла еще вся эта болтовня, как появился персонально сам Ашинов и сразу пошел из двора на двор, с рук на руки, находя везде "преданность и уважение, и уважение и преданность". А про Гатцука Катков напечатал, что "в Москве были большие жары, и с Ал. Ал. Гатцуком что-то сделалось". Этого было довольно, да, пожалуй, можно было обойтись и без этого... А Ашинов в это время уже ходил по Петербургу и "разбирался" тут с привезенными им заморскими птицами, черномазым мальчиком и неизвестною девицею, в звании "принцессы" и дочери дружественного царя Менелика, которая по пути уже изрядно подучилась по-русски... Ее привечали дамы, а Ашинов сам был везде нарасхват: его все желали видеть, и некоторые редакторы сами за ним следовали, а их газеты провозвещали о вечерах и собраниях, которые Ашинов удостаивал своим посещением. Коренастый, вихрастый, рыжий, с бегающими глазами, он ходил в казачьем уборе и появлялся в собраниях в сопровождении таких известных лиц, как, например, Аристов, редактор Комаров, священник Наумович, г.Редедя и один, а иногда даже два поэта, из которых один, старик Розенгейм, обкуривал его мариландскою папироскою, а другой нарочито искательный мелодик втягивал в себя даже собственные черевы. В рассказах Ашинова было немало тем для поэзии в оссиановском роде: так, я помню, как он однажды рассказывал об англичанине, который им будто привез "деньги от англичанки" и требовал, чтобы они ехали с ним, а они "деньги приняли", а поехали в свою сторону, а англичанина повезли за собою и на остановках его "драли", пока он "не стерпел более", а они его "там и закопали".

Где сопровождаемый свитою, где один, Ашинов показывался у людей с большим весом, и день ото дня он все смелее претендовал на предоставление ему все большей представительности. И как это ему нужно было очень скоро, то он торопил своих покровителей, попугивая их, что промедление опасно, так как оно может вывести из терпения его товарищей, которым уже принадоело сидеть в камышах, и они могут кликнуть "айда", и тогда все наши выгоды предоставят "англичанке". Такой насчастный оборот мог случиться ежеминутно (и зачем он не случился!), а Ашинов становился нетерпелив и очень дерзок. Как человек совсем невоспитанный и наглый, он не стеснялся бранить кого попало, а иногда смело врывался в дома некоторых сановников, хватал их за руки и даже кричал угрозы. Генерал Грессер не мог слышать имени этого претендента, не терпел его, считая его за своего рода "табу", которого нельзя призвать к порядку. А тот пользовался этим с безумием настоящего дикаря и довел свою азартность до того, что начал метаться на своих, как на чужих, и даже на мертвых. В сем последнем роде, например, известен был такой случай, что когда в одном доме были вместе Ашинов и Розенгейм и судьбе было угодно, чтобы генерал Розенгейм тут же внезапно умер, то он упал со стула прямо к ногам Ашинова, а этот вспрыгнул со своего места и, щелкнув покойника рукой, вскричал:

"Эх ты! Нашел где умирать, дурашка!..."

И Петербург все это слушал и смотрел... и даже уже не удивлялся...

Михаил Чехов "Вокруг Чехова. Встречи и впечатления"

"Совсем другая обстановка царила в то время в другой ближайшей к Воскресенску больнице - при суконной фабрике А.С.Суриковой в селе Ивановском. Больница эта была обставлена богато и даже роскошно, но популярностью не пользовалась. Заведовал ею врач М.М.Цветаев, человек какой-то особой психологии, который на приемах не подпускал к себе близко больного, боясь, что от него будет неприятно пахнуть...