Шрифт:
Андрей Андреевич Ворсянкин, бухгалтер садового товарищества «Волна», имевший лицо честное, но опечаленное десятичными дробями, в ровном расположении духа возвращался с мелкооптового рынка, как вдруг ощутил где-то в области темени зудящее, навязчивое шевеление мысли. Это новое ощущение так испугало Андрея Андреича, что он едва не уронил сумку с двумя банками венгерского горошка и маргарином «Пышка».
Вслед за тем та же неведомая сила заставила Ворсянкина подойти к столику и взять в руки мясорубку. Это была отечественная
Торговка-хохлушка сверкнула улыбчивым серебром и померкла.
«Зачем я ее взял? На что она мне?» — задумался Андрей Андреевич и хотел уже вернуть мясорубку, когда неожиданно услышал неведомый нежный голос:
— Нет, пожалуйста… Это я тебя позвала!
Ворсянкин пугливо покосился на хохлушку, но та молчала, да и голос исходил как будто не оттуда, а из глубин души самого Андрей Андреевича. Бухгалтер, с которым раньше не случалось ничего сверхестественного, кроме того, что ему однажды подсунули три фальшивые сторублевки подряд, не на шутку встревожился.
«Кто со мной говорит?»
— Это я, мясорубка!
«Мясорубка? Разве мясорубки разговаривают?»
— Обычные нет, но я могу! Сама не знаю как, и откуда, и за что, но у меня мыслящая душа. Я вижу, слышу, думаю, но при этом не способна даже пошевелиться! — чувствительно всхлипывая, сказала мясорубка.
«Ну и дела… — прошептал Ворсянкин. — А остальные тебя слышат?»
— Остальные нет, только ты! Единственный…
«А я это… не того?» — испугался бухгалтер.
— О нет, просто ты особенный, необычный! У тебя дар! — заверила его мясорубка. — Ты чудесный, надежный, верный! Купи меня, пожалуйста, а?
«Зачем ты мне? Есть уже одна», — засомневался Ворсянкин, никогда не слышавший столько приятных слов за раз.
— А она говорящая? — взревновала мясорубка.
«Чего?»
— Вот видишь! Тогда купи меня! Прошу тебя! Ты даже не представляешь, как мне тоскливо здесь! Вокруг одни туалетные рулоны, щетки, хозяйственным мылом воняет! — воскликнула мясорубка.
Заметно было, что она натура экзальтированная и отчасти поэтическая.
Бухгалтер снял очки, подышал на них и снова надел.
«Хм… Так вот возьми и купи… А мясо ты хотя бы хорошо перемалываешь? Фарши, котлеты, селедку?»
— Совсем не умею. При одной мысли, что в меня засовывают сырую говядину, мне делается дурно, — брезгливо призналась мясорубка.
«А что ты тогда умеешь?» — удивился бухгалтер.
— О! Я умею любить. Дико, неистово, нежно. То холодно и целомудренно, то страстно…
«Э-э… Неуравновешенная она какая-то…» — краснея, промычал нравственный Ворсянкин.
— Разумеется, все это в высшем духовном смысле! Ведь я то, что я есть, а именно мясорубка и никогда не превращусь в царевну, — уточнила мясорубка. — Хочешь? Я буду твоей музой, твоим добрым ангелом. Я буду диктовать тебе сонеты, нашептывать гениальные романы, залечивать душевные раны…
«Детективы, что ль, писать? — неодобрительно подумал Андрей Андреич. — А считать ты умеешь? НДС? Пенсионный фонд? Налоговая?»
«Щелк-щелк», — сказала клавиатура компьютера. «Клац-клац», — сказал калькулятор Casio.
— Я выше этого, выше этой грязи! Я буду тебя любить, верно, преданно! — млея от страсти, забормотала мясорубка. — Буду каждый день ждать, пока ты придешь с работы, а когда тебя нет — буду представлять твои руки, твое лицо, твою красную лысину…
«КАК?!» — побурел Андрей Андреич.
— Прости, я только хотела подчеркнуть, что буду любить тебя всякого! Вне зависимости от чего бы то ни было… Разве это не предел мечтаний? — поправилась мясорубка.
«Поосторожнее с определениями!» — смягчился Ворсянкин.
— Ты даже не представляешь, как меня угнетает вечное одиночество, как мне хочется кому-нибудь принадлежать, кого-нибудь любить… — самозабвенно бормотала мясорубка. — Женщина, подобная мне, не может, не должна быть одинока… Пожалуйста, купи меня! Милый мой, верный, нежный… Ведь тебя никто не любит.
«Как это никто? А жена?» — запаниковал Андрей Андреич.
— Не обманывай себя! Разве она та женщина, о которой ты мечтал? Та? Она сухая, рассудочная, вздорная…
«М-м… а ты, значит, та?»
«О-о! Я та! Но я заточена в этом мерзком нелепом теле, с этой ручкой, с этим винтом…»
«А вот это уже лишнее… Не перегибай… Я тебе это… не голубая луна», — засомневался подозрительный Ворсянкин.
— АНДРЕЙ!!! Не опошляй! Я буду единственным ярким пятном в твоей жизни! Твоей подругой, любовницей, твоей мечтой! — с болью, с ужасом воскликнула мясорубка.
«Ну ты это, не унижайся… Сколько ты стоишь?» — заколебался Ворсянкин.
— Не знаю, я плохо запоминаю цифры. Все эти единицы, нули… Узнай у торговки!
Андрей Андреич откашлялся и, обращаясь к хохлушке, нерешительно спросил:
— Девушка… Сколько за это… за эту?
— Триста десять. И она без коробки, — предупредила продавщица.
В Ворсянкине взыграла бухгалтерская жилка. «Щелк-щелк», — сказала клавиатура компьютера. «Клац-клац», — сказал калькулятор Casio.
— Как триста десять? — возмутился он. — За это вот!
— Тю, да не кипятитесь вы, мужчина! Я б вам и даром отдала, да товар не мой! — с мягким украинским выговором сказала хохлушка.
— Знаю я твое даром…
— Выкупи меня из рабства! Прошу тебя, любимый! Выкупи! Мне мерзко здесь, тошно, я умираю от омерзения и пустоты! Все видят во мне лишь мясорубку, и лишь ты… ты способен увидеть другое… — взмолилась мясорубка.
В засушенной цифрами душе Ворсянкина шевельнулись давние, светлые, подплесневевшие от бездействия чувства, но мысль о трехсот внеплановых рублях заставила их увянуть.