Поручик Бенц

Димов Димитр

– С каких пор вы стали столь остроумной?

– Скоро год.

– Очевидно, потому, что вам не нужно было изощряться в вежливых ответах глупцам вроде меня.

Шум падающих со стола книг заставил его замолчать. Покраснев, стиснув зубы, она внезапно встала, угрожающе подняв над головой бювар.

Бенц попытался принять вызывающую позу человека, удивленного таким жестом.

– Кидайте, – сказал он невозмутимо. – Но если вам угодно считать, что я вам уже не нужен, предупреждаю – это вам не удастся… Обстоятельства не позволят.

– Обстоятельства? – озадаченно повторила она. – Какие еще обстоятельства?

– Политические

и военные.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что вы должны запереть дом и немедленно ехать со мной в Софию.

Она с тревогой поглядела на него.

– Боже мой, Эйтель… Говорите по-человечески!

Бенц раздумывал, стоит ли пугать ее своими рассказами и заставлять тревожиться за судьбу брата. Но в конце концов он решил сказать ей все.

– Где ваш брат? – спросил он.

– Только что уехал в Софию.

– Один?

– Нет, с Андерсоном.

– Сказали, зачем едут?

– Нет. Их спешно вызвали по телефону.

Очевидно, ни ротмистр Петрашев, ни Андерсон ничего не знали о надвигающихся событиях. Иначе они взяли бы Елену с собой. Но Бенца успокоило уже то, что они вовремя выехали в Софию.

– Почему вы в таком виде? – спросила она.

Бенц выглядел далеко не элегантно: палаш и пистолет на поясе, тяжелые походные сапоги, белесые от пыли, взлохмаченные волосы и небритое лицо.

– Я еду не с парада. У вас не принято садиться?

– Можно даже поужинать.

Она улыбнулась, полагая, что обстановка разрядилась. Бенц уселся в кресло, пытаясь поддерживать шутливо-капризный тон, которым говорил до сих пор. Он решил объяснить ей ситуацию, избегая при этом пугающих подробностей. Елена потянулась к звонку, чтобы позвать Сильви.

– Оставьте! – остановил ее Бенц. – Для ужина нет времени! Ведь я отвечаю за солдат…

– За каких солдат? – удивленно спросила она.

– У ворот стоят немецкие солдаты.

– Что они здесь делают?

– Ждут меня.

На лице ее снова появилась тревога.

– Эйтель!.. – вскричала она. – Я хочу знать, что случилось.

– Фронт прорван, – с усилием сказал Бенц.

– Фронт прорван… – повторила она равнодушным, отчужденным голосом.

– Да, и на город идут взбунтовавшиеся солдаты.

Бенц в нескольких словах рассказал ей о своих утренних переживаниях, благоразумно не упомянув об убитом офицере. Елена слушала его рассеянно. Мысли ее явно витали где-то далеко. Наконец она как будто поняла, о чем идет речь, и с подчеркнутым удивлением спросила:

– И вы боитесь этих взбунтовавшихся солдат?

– Да, – с гневом ответил Бенц. Ее вопрос задел его. – Мне страшно за вас.

– А мне ничуть не страшно.

Бенц изумленно поглядел на нее.

– Вы не поедете со мной? – спросил он, думая, что надо увезти ее, пусть даже силой.

– Я останусь, – сказала она.

– Зачем?

– Вот именно, зачем? – переспросила она тоном, в котором теперь звучали цинизм, кокетство и нежность.

– Я спрашиваю вас! – настаивал Бенц.

– Ну что ж, – сказала она, – затем, чтоб остались и вы!

Бенц почувствовал себя совершенно растерянным. От его недавней решительности не осталось и следа. Елена стояла за столом, возбужденная, раскрасневшаяся, испуганная собственными словами. Выражение у нее было такое, что Бенц понял – пытаться переубедить ее бессмысленно.

Он сознавал, что не в силах сопротивляться мысли, которую прочел в ее глазах. Да, он останется с ней! Он больше не сомневался в этом. Он походил на обреченного. Однажды в Камеруне ему привелось увидеть немецкого ботаника, ужаленного ядовитой змеей, которому осталось несколько часов жизни. До последней минуты ботаник скрывал свой ужас за поразительным внешним хладнокровием. Сейчас Бенц походил на него. За внешним спокойствием и молчанием, которыми он встретил ее слова, таилось предчувствие неотвратимости судьбы, ужаса предстоящего безмерного страдания. За долгие месяцы одиноких размышлений в П. Бенц пришел к убеждению, что любовь этой женщины и те муки, которые она ему причиняла, связаны с какой-то бездонной и непроницаемой тайной самой жизни.

Пока Бенц раздумывал, как ему распорядиться солдатами, она бросила бювар на стол и направилась к дверям.

– Куда вы? – спросил Бенц глухо.

– Принести вам вермут.

– Останьтесь, – умоляюще сказал он, – Не надо мне вермута.

Она послушалась и осталась в комнате.

Вдруг Бенцу стало необыкновенно легко, отпали все мучительные волнения. Вытянув ноги, расслабив тело, он сидел с полузакрытыми глазами. Мягкое кресло, свет лампы, полки с книгами, тусклый блеск безделушек за стеклами шкафов показались ему невыразимо приятными. Он понимал, что ничто не дает ему более полного и глубокого ощущения жизни, ничто не одухотворяет сильнее мертвые предметы, чем присутствие Елены. Ему захотелось, чтобы Елена снова села за бюро, на то же место, где она недавно сидела. Под светом лампы он хотел созерцать ее лицо, все, что было в нем ангельского и демонического. В этот миг лицо ее было точно символ ее постоянной двойственности, возвышенного и низменного, что шло от ее страсти, от тех сил, которые сводили Бенца с ума и грозили ему гибелью. Однако она не вернулась на свое место, а встала позади него, и в следующее мгновение он почувствовал прикосновение ее рук; Елена охватила его голову и медленно привлекла к себе… Бенц откинулся, коснулся упругой и теплой груди – наступили секунды безумного блаженства. В тот миг, когда ее губы коснулись его лба, в коридоре послышались шаги. Бенц повернул голову и поглядел на Елену. Она прошептала:

– Сильви.

В дверях показалась горничная с базарной сумкой. Яркий свет упал на ее грубоватое смуглое лицо с густыми бровями и чересчур яркими губами, застывшее в маске восточной невозмутимости.

– Солдаты спрашивают о господине, – сказала она по-французски.

– Сейчас иду, – поспешно ответил Бенц.

Он поднялся, намереваясь выйти на улицу и отпустить солдат; он сделал это, как пьяница, которого отрывают от бутылки. Солдаты должны ехать дальше, в Софию. Только и всего!

– Значит, уходите? – воскликнула Елена, и Бенц уловил в ее голосе гнев и боль. – Но воля судьбы сильнее вашей гордости и вашего презрения ко мне… Вы слышите?…

– Боже мой, Елена!.. – беспомощно пробормотал он. – Как можете вы думать, что я вас презираю?

Они стояли у дверей. Вдруг она бросилась к нему, стараясь всеми силами оторвать его руку от двери, а слова ее доносились, как показалось Бенцу, из недосягаемой дали:

– Вы не уедете!.. Не сейчас! Не в эту ночь, которая никогда не повторится для вас!.. Никогда, вы слышите, никогда!..