Поручик Ржевский или Любовь по гусарски
Шрифт:
И только она эти слова произнесла, как из пруда с шумом и брызгами высплеснулось облепленное тиной и водорослями чудовище.
– Водяной!
– завизжала от страха Антонида Степановна.
– Уф, уф, - отдуваясь и отплевываясь, стонало чудовище, выбираясь на берег.
Приблизившись к Антониде Степановне, "водяной" сплюнул и состроил мину.
– Ну чего вы орете? Я же не утопленник. Можете меня пощупать.
Но она не унималась. Сонечка стала ее уговаривать:
– Маменька,
Антонида Степановна, выпучив на Ржевского глаза, продолжала орать:
– Чур меня! Чур! Пропади, сгинь!
– Да пощупайте же меня, мадам.
"Водяной" протянул к ней руку, отчего она завопила с еще большим воодушевлением.
– Ну, ладно, не хотите меня щупать, давайте я вас пощупаю, - и он ущипнул Антониду Степановну за ляжку.
От прикосновения этих холодных пальцев она несколько пришла в себя.
– Кто вы, сударь?
– Имею честь, поручик Ржевский!
– Рже...
– слабо взмахнув руками, Антонида Степановна свалилась в обморок.
Поручик подхватил Сонечку на руки.
– Так, значит, вы - Ржевский?
– спросила она.
– Собственной персоной.
– Что вы собираетесь со мной делать?
– Пока ничего. Но если вы не против...
Со стороны дома донесся собачий лай.
– Вы держите собак?
– Да, и они очень злые.
– А что это за чудо с ружьем там вдали бежит?
– Это мой папенька.
– Черт возьми! Пожалуй, мне пора. Надеюсь, мы еще вернемся к нашему разговору.
Запечатлев на устах девушки крепкий поцелуй, поручик поставил ее на землю и скрылся в саду.
Глава 8
Денщик на ночь
День был в самом разгаре. Стояла невыносимая жара. Ржевский лениво покачивался в седле, думая о Сонечке.
"Сонечка, - думал Ржевский.
– Волосы, глаза, губы, шея. Плечи, грудь, талия, бедра..."
Мундир на поручике давно высох, но грязь запеклась в виде замысловатых разводов. Сознавая свой весьма неприглядный для гусара вид, Ржевский ехал домой кружными путями, направляя коня под тень деревьев, прижимаясь к заборам. До дома Авдотьи Ильиничны, где он снимал комнату, оставалось рукой подать, когда за поворотом поручик вдруг наткнулся на ротмистра Лейкина. Тот ехал в сопровождении неизвестного молодого гусара.
– А, поручик, - обрадовался Лейкин, завидев Ржевского.
– Чего это вы руку к голове прикладываете? Пальцем у виска покрутить захотелось?
– Честь отдаю, господин ротмистр, - буркнул Ржевский, слегка обидевшись.
– Ах честь, - язвительно протянул ротмистр, обдавая его густыми парами, которые могли выбить из седла кого угодно. Но только не гусара.
– Где же ваш головной убор, поручик? Кивер ваш где? В ломбард заложили? пропили?
Ржевский пощупал макушку. И цыкнул зубом. Кивера не было! Должно быть, он оставил его под кустом ежевики, когда высматривал в подзорную трубу Сонечку.
– И вообще, поручик - продолжал глумиться пьяный Лейкин, - вы выглядете так, как-будто вас долго били под Полтавой.
Рассвирепев, Ржевский втянул полной грудью изрыгаемый ротмистром воздух, и, подобрев от ударившего в голову хмеля, философски заметил:
– Вы тоже, господин ротмистр, небось, не бургундским баловались.
Ротмистр Лейкин от этого замечания сразу как-то сник и погрустнел.
– Сивуха, какое там, к лешему, бургундское, - поведал он, рассеянно почесывая пятерней в гриве у лошади.
– Здесь не Париж и даже, скажу вам откровенно, не Санкт-Петербург. Одна надежда - на французов. Как полезут на нас через Неман, будет нам повод в Париж прогуляться. Там уж мы с вами свое возьмем. Если не убьют, конечно.
– "Кто остался жив, тому честь и слава!" - неожиданно процетировал спутник Лейкина, державшийся до этого поодаль.
Поручик пригляделся, и на его лице от уха до уха расплылась сладчайшая улыбка:
– Мое почтение, Клавдия Васильевна.
– Вы что такое себе позволяете, поручик!
– вскипел Лейкин, подскочив в седле.
– Это мой новый денщик. Мы с ним прогуливаемся, а тут вы, понимаете ли, выезжаете из-за угла с вашей похабной фасьяль, если не сказать - с мордой. И строете черт-те какие предположения. Что за глупые намеки!
Поручик молча улыбался. Слова ротмистра его ничуть не трогали. "Где бы мне раздобыть такого денщика на сегодняшнюю ночь?" - думал он, хитро поглядывая на гусара, у которого доломан едва не трещал по швам, откровенно топорщась на груди.
– Вы думаете, я совсем спятил, чтобы обрядить бабу в военный мундир?!
– продолжал орать ротмистр.
– За кого вы меня принимаете?
– За ротмистра Семена Петровича Лейкина.
– Да, это я. Не буду спорить, Лейкин Семен Петрович - это я. Но зарубите себе на носу, поручик, фамилия Лейкин и садовая лейка - не имеют ничего общего! Лейкин - от слова "лить". Лить пушки, ядра, пули...
– Воду, - подсказал Ржевский.
– Да, воду, сталь, чугун. Проливать кровь. Разливать водку.
– Ты пьян, Петрович, - ласково проговорила Клавдия Васильевна.
– Поехали, а? "Где тревога, туда и дорога, где ура - туда и пора".
– Молчи, дура! "Надлежит, чтобы войска предводителя своего разумели".
– "Неприятелю время давать не должно", - возразила она.
– А кто здесь неприятель?
– удивился Лейкин.
– Поручик Ржевский, чтоб ты знала, мой первый друг во всем эскадроне. Ведь так, поручик?