Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

Ульев Сергей

– У сё трув...

– Что ж ты все по-хренцузски лопочешь?
– возмутилась она, уклонившись от очередного поцелуя.
– Издеваешься надо мной, безграмотной? Я тебе сейчас такое произнесу - вовек не переведешь, хоть и по-русски будет сказано.

– Прости, Анфиса, - проникновенно покаялся Ржевский, вновь привлекая ее к себе.
– Это у меня столичная привычка. Так сказать, дурное воспитание петербургских салонов. Там только и слышишь со всех сторон: "бонжур", "донэ-муа, сильвупле", "мерси, оревуар", что означает: "здравствуйте", "пожалуйста, дайте мне", "спасибо,

до свидания".

Девица усмехнулась.

– Так что ты хотел сказать?

– Когда?

– Ну, как я сказала, чтоб ты не робел. Чего-то там "усё..."

– У сё трув... Короче, где тут у вас сеновал?

– Ну вот, совсем другой разговор!
– засмеялась Анфиса.
– По-хренцузски, чай, так не спросишь. А то заладил: "усё труп", да "усё - труп". Будет тебе сеновал, мой миленький. Я тебе покажу, кто из нас труп!

Глава 13

Любовная баталия

Сено было везде. Сверху, сбоку, сзади, спереди. Еще недавно то же самое можно было бы сказать и о поручике Ржевском. Теперь же, утомленный любовной баталией, он лежал под мышкой у Анфисы смирный и добродушный, как подстреленный заяц.

– Ну вот и прискакали, - зевая, пробормотал он.

– Я чё тебе - лошадь?
– откликнулась его соседка по сеновалу.

– А что ты имеешь против лошадей, Акулина?

– Ничего. Только Анфиса я, а не Акулина.

– Хорошее у тебя имя, ягодка моя, душевное. А у меня, поверишь ли, на женские имена - память девичья. Постоянно путаю. А с лицами еще хуже. Я их столько переим... перевидел. Бывает, замечу на балу какую-нибудь баронессу, естественно, хочу поволочиться. И ловлю себя на том, что не помню на какой стадии у нас знакомство: успели ли мы с ней в свое время согрешить или я ей только ручки целовал. И прям не знаю, с какого бока подступиться.

– Рассказывай! Он не знает, - захихикала Анфиса.
– Что же, ты так мимо и проходишь?

Поручик выразительно повел бровями.

– Как бы не так! Я, милая, в любовном деле - орел. Для меня женщина, что куропатка. Как налечу - только пух и перья. Однако, если женщина малознакомая, я поначалу о погоде завожу речь, для разогрева. Она о небесах, о птичках размечтается, голова у ней закружится, а я уж на подхвате. Если же мы с ней раньше были лямур-бонжур, ну, как с тобой сейчас, тогда разговор вообще короткий. На руки подхватил и понес. До первого темного уголка. Вот так. И там уже все по команде. Ать-два. А ну, ло-жись! Три, четыре. На пле-чо! Ать, два. Полу-оборот напра-во! Три, четыре. Я человек военный, мне время тратить на всякие там ухаживания, ха-ха да хи-хи-хи, некогда. В любой момент - труба зовет!
– надевай штаны и по коням.

– Так ты военный?
– сказала Анфиса.
– Никак, поручик Ржевский?

– Ну, допустим, поручик, - с усмешкой признался он.
– Но почему обязательно Ржевский? Может, я Иванов или Сидоров?

Она тяжело навалилась на него грудью. Пахло от нее ржаным хлебом, парным молоком и жаренными семечками.

– Тимошка, муж мой покойный, как раз Сидоровым по фамилии звался. Только мне как бабе от того ни жарко, ни холодно было, Сидоров он или Эйнштейн. Двух мальцов от него родила, и на том спасибо. Не знаю уж, как так вышло.

– Сосед помог, - хмыкнул Ржевский.

– Сосед у нас - дед Игнатий. Какой с него толк? А вот ты, другое дело. Я как в сено с тобой завалилась, сразу вдруг смекнула: "Девки, да ведь это, никак, поручик Ржевский!" Только виду не подала, чтоб, значит, зазря тебя не обидеть. Вдруг ты не Ржевский, а какой-нибудь корнет Дубинский или вахмистр Глотов.

– Я смотрю, местные барышни весь наш эскадрон по именам знают.

– Как же нам не знать своих героев?

Поручик слегка расстроился.

– Так я у тебя не первый гусар?

– Такой - первый. Мной еще никто так не командовал.

– Командовать я люблю, - честно признался он.
– В любви либо ты командуешь, либо тобой. Как говорится, либо ты ездишь, либо на тебе.

Анфиса внимала ему с открытым ртом. Умные речи ее всегда возбуждали.

– Покатай меня, голубчик, - вкрадчиво попросила она, попытавшись на него взобраться.

Но Ржевский живо откатился в сторону.

– Э-э, нет. Под голую бабу лечь? Увольте-с! Не то воспитание. Таких каламбуров я даже баронессе Бульен не дозволял, а она была с пушинку весом.

– Зря ты кобенишься, - усмехнулась Анфиса.
– Я ведь не баронесса.

– Оно и к добру, быть может.
– Ржевский опять подкатился к ней, заключив в объятия.
– Разговоры прекра-тить! Слушай мою команду...

Анфиса захихикала и исполнила все, как он велел.

Прошло время. Не слишком много, но вполне достаточно.

– Фу-у, - выдохнул Ржевский.
– От этой скачки я, право, вымок весь.

– Чё?
– еле слышно произнесла Анфиса.

– Я говорю, вольно.

– Ась?

– Можешь расслабить одну ногу.

– Почему только одну?

– А, - махнул рукой поручик.
– Что я буду тебе объяснять? Ты в армии не служила.

– В армии не служила. Зато тебе удружила. Али нет?

– Да уж, - усмехнулся он, чмокнув ее в губки.
– Спасибо, прелесть моя, все было, как в лучших домах Парижа.

– А что это за лучшие дома? Кабаки что ли?

– Кабаки - тоже ничего, но те дома - лучше. Я тебе про них в следующий раз расскажу.

Поручик Ржевский слез по короткой деревянной лестнице с сеновала и принялся одеваться.

– Куда это ты собрался?

– Меня сейчас в трактире ротмистр дожидается. Я обещал быть.

– Что ему, без тебя не пьется? Заночевал бы у меня.

– Нет, - сказал, как отрубил Ржевский.
– Служба прежде всего. Старший командир для гусара, что родной отец.

– А как же любовь?

– Наши жены - пушки заряжены. Я с тобой, Анфиса, отстрелялся, пойду теперь ротмистра из беды выручать. Он пьет, пока под стол не свалится, и в одиночку ему из трактира не выбраться. А если, не дай бог, и выползет на карачках, то уж точно заснет в какой-нибудь канаве. Ищи его потом всем эскадроном.