Порыв ветра, или Звезда над Антибой
Шрифт:
Сам Шонберг тоже занимался живописью, а о живописи Кандинского и Кокошки он говорил, что эти художники «пишут картины, для которых материальный мир не более чем импульс к фантазии в красках и формах. То что они выражают себя таким же образом, каким до них выражал себя раньше лишь музыкант, это и есть симптомы распространяющегося познания истинной сути вещей».
Шонбергом была создана атональная, додекафоническая музыка и основана школа композиции, которую называют Новой венской (или нововенской) школой. Познакомившись с Шонбергом в Германии, Кандинский до конца жизни вел с ним активную
Теперь музыку Шонберга и других композиторов нововенской школы, атональную, лишенную мелодии музыку предстояло услышать Никола де Сталю, и он с нетерпением ждал начала парижских концертов «Домэн мюзикаль» в театре Мариньи.
Четвертого марта Никола де Сталь двинулся в Париж в автомобиле, прихватив в попутчицы Бетти Бутуль. Путешествие длилось целую ночь.
В Париже у Никола было еще множество дел. Он заезжал в типографию Бодье, где у них с Лекюиром должна была выйти книга «Максимы», потом он до ночи бродил по улице с сыном Жанин Антеком, который собирался писать книгу о творчестве де Сталя. Он съездил также повидаться с Жаком Дюбуром.
А шестого марта начались концерты в театре Мариньи. Наряду с Шонбергом исполняли Антона Веберна, потом Пьера Булеза, и для Никола де Сталя это было настоящим потрясением. Он слушал, и в видениях его звуки являлись в красках. Он даже пытался успеть что-то нацарапать на программке: «скрипки красное цвет охры…» Программка эта сохранилась, она является архивным документом, нас с вами не будет, но вечно будет жив архив…
Избранная публика из числа «завсегдатаев «Домэн мюзикаль» собралась после концертов в салоне Сусанны Тезена. Вряд ли сам Шонберг, будь он жив и окажись он в Париже, попал бы в высокородное общество почитателей Второй венской школы, в салон подруги покойного эстета… Кто он был, в конце-то концов, сам Шонберг, венский еврей, беженец, так что даже у ближнего соседа своего в Лос-Анджелесе, у богатого композитора И.Ф.Стравинского никогда в гостях не бывал…
Среди гостей в тот вечер промелькнул Пьер Лекюир, но он теперь только раздражал де Сталя, так и не нашедшего времени для встречи с ним…
Многие из привилегированных гостей салона, вступавших в тот вечер в разговор со Сталем, вспоминали позднее, что он жаловался на усталость, на бессоницу, на рокот волн и главное – на шум ветра в Антибе. Везде этот проклятый ветер…
Силы оставляли его, возбуждение сменялось депрессией.
Окажись в тот вечер в толпе меломанов мой друг «псико» Пьер или американская блондинка Кей Джемисон, они могли бы объяснить бедному Никола, что это и есть самый опасный момент, переходный, между циклами, или хуже того, смешанный…
Помню, мы шли с другом-психиатром Володей Леви по коктебельскому пляжу, и он сказал:
«Когда любовная неудача наложится на депрессию – жди беды…»
Я сказал:
«А какая она бывает, удача?»
На дворе стоял 1973. Сынулечке моему было семь…
На обратном пути из Парижа де Сталь ненадолго задержался в Менербе, а 10 марта он уже был в Антибе, обедал, как было заведено у них по четвергам, с Жаном Борэ и его женой Элен в кафе «У Феликса». За обедом Никола возбужденно говорил о концерте, о музыке… Бедный Веберн, подстреленный близ своего деревенского дома случайной американской пулей… Пуля дырочку найдет…
– Ах, как гремел барабан! Вы бы слышали!
В предоставленную де Сталю под дополнительное ателье заброшенную сторожевую башню на дальнем конце Антибского мыса уже были доставлены заказанные художником огромные (три с половиной метра на шесть метров) подрамники. Художник сам натянул на них полотно. Незапятнанно белая площадь полотна казалась огромной. В конце концов, вырвавшись из неподвижности, он ринулся на снеговую равнину со щеткой…
Сперва киноварь, ярко-красный фон…
Кандинский писал когда-то, что красный обладает огромной силой, что он сам по себе есть движение. Что он противостоит черному и что при их совмещении они ведут к коричневому, очень жесткому.
Пришел день, и черный не замедлил ворваться на полотно. Это был огромный рояль. Горизонтальный черный блок рояля в левой части картины. А справа, в противовес ему вертикальный столб контрабаса… Милые друзья прежних времен, Бистези, помогли найти инструмент в Ницце.
Никола ощутил вдруг смертельную усталость… Такое уже было с ним в феврале… И в октябре, перед Испанией.
Жан Борэ одобрил эскиз… Черный рояль, контрабас, а между роялем и контрабасом, в оркестровой яме – белые и желтые листки нотной бумаги. Сама музыка? Ветер?
Музыка была в противостоянье всего двух инструментов, музыка была в красном фоне.
Большинство искусствоведов считают это полотно вполне завершенным шедевром.
Иные пишут, что просвет с нотными листками – это и есть та пустота, в которую ушел художник…
Чего только не пишут об этом огромном полотне!
Арно Мансар считает, что построение картины напоминает классическое изображение Благовещения. Слева – простершийся перед Святой Девой ангел, справа – стоящая Богородица. В отличие от Вероники Шильц Арно Мансар не извиняется за богохульное сопоставление…
Многие пишут об этом торжествующем красном фоне картины. Считают, что он пришел с русской иконы. Маркаде уточняет, что это ближе всего к стилю Новгородской школы…
Русская икона, музыка, красная буря, та самая, что сделала его сиротой и подтолкнула к краю террасы над каменной мостовой улицы Ревели…
В понедельник, вернувшись от Жана Борэ, он забрал в антибской лавке заказанный им седьмой том собрания сочинений любимого им Чехова и продолжил работу над картиной.
Говорил по телефону с Жанной. Он виделся с ней в конце недели, они договорились о новой встрече, но теперь она сказала, что не сможет приехать. Никто не знает подробностей этого разговора. Бог мой, какие там разговоры, жаны, жанны, если все уже решено…
Во вторник, 15 марта он продолжал работать в одиночестве над «Концертом». Рокот рояля заглушал сомнения…
Днем Никола зашел к знакомому юристу в Антибе. Расспрашивал, как обеспечить имущественные права детей, в частности, тринадцатилетней Анны, если с ним что-нибудь случится. Он знал, что должно случиться, и чувствовал облегчение.
Близ цитадели он встретил главного куратора антибского музея, и господин Дор де ла Сушер захотел его сфотографировать. Никола улыбался. Пожалуй, с меньшим напряжением, чем обычно.