Порыв ветра, или Звезда над Антибой
Шрифт:
Добравшись до дому, он начал жечь письма. Письма Жанны он откладывал в сторону. Как пишет осведомленный биограф, он отнес пачку ее писем ее мужу и сказал: «Ваша взяла». Как и многие другие поступки де Сталя, этот поступок взрослого человека объяснить трудно. Обида? Месть?.. Он мстил модели? Ее мужу?
В Антиб он возвращался пешком. Дома продолжал жечь письма. Потом принял большую дозу веронала, но его вырвало. Тихий уход не удался…
В среду он не выходил из дому. Написал деловое письмо старшей дочери, потом два довольно странных и малозначащих прощальных письма Жаку Дюбуру и Жану Борэ. Вот письмо к Дюбуру:
«Жак, я заказал краснодеревцу у крепостной стены два деревянных шезлонга, один из них я оплатил,
У меня нет сил закончить мои картины.
Благодарю за все, что ты для меня сделал.
От всего сердца, Никола».
И еще письмо Жану Борэ, в чье высшее понимание его живописи он так трепетно верил:
«Дорогой Жан, если найдешь время, если случатся какие ни то выставки моих картин, не расскажешь ли, что нужно делать, чтобы их понять? Спасибо за все».
Такие вот суетные, практические хлопоты. И то самое раздвоение, что всю жизнь помогало ему как-то выживать. Теперь оно поможет ему уйти…
Он не написал ни слова близким… Ни слова о себе… Психологи, изучавшие последние письма самоубийц, уже отмечали это ничтожность их предсмертного эпистолярного наследия. Вспомните убогое письмо Маяковского с цитатой из собственных стихов… Вообще при всех различиях в ситуации (думаю, Маяковскому было чего опасаться) сходство какое-то есть.
Думал ли Никола о жене, которую оставит вдовой, о четверых сиротках, о сестрах… Вряд ли. Он и в лучшие времена не мучил себя сопереживанием. Этот мир, который оставил его сиротой, не заслуживал сострадания. Он с ранних лет считал, что ничем не был обязан этому миру.
О чем он думал весь долгий день 16 марта, наш бедный петроградский сирота Николай, наш процветающий французский художник, молодой, долговязый хозяин маленького люберонского замка, вхожий в парижский салон мадам Тезена? Точнее, что он чувствовал?
Вероятно, чувствовал себя беззащитным, загнанным в угол, чувствовал, что дальнейшее существование непереносимо, ощущал свою неспособность жить дальше, бороться за жизнь. Неудачи подступали к нему из темных углов, он ощущал полную беспомощность и тревогу. Гора придуманных и настоящих трудностей угрожающе застилала горизонт, в который он все пристальней вглядывался последние годы. Оставалось только бежать, прервав муку. Бежать в тот мрак, что сгущался за окном…
В десять часов вечера он поднялся на открытую террасу дома Ардуэн и ласточкой нырнул в темную пустоту…
Глава 36. Давайте после драки помашем кулаками…
Журналист престижно-провинциальной ривьерской газеты «Нис-Матэн» сообщал читателям в номере за 18 марта 1955 года:
«Видный, как говорят, художник, который писал реалистические полотна недописанного вида, Никола де Сталь был не слишком широко известен в Антибе, где он поселился несколько месяцев назад, а до того жил в Америке и в Париже в доме 147 по улице Гогена (адрес, конечно, перевран, но ведь от Ниццы так далеко до экзотического Парижа – Б.Н.). Он много писал и, как рассказывают, много выставлялся в галереях США и Парижа. Одна из его картин висит рядом с прекрасным ковром Жана Кокто и невдалеке от Пикассо. В помещении, которое многие годы занимала знаменитая художница Элен Дюфур и которое она сама надстроила над огромным жилым домом Ардуэн на Приморском бульваре (с окнами, выходящими в сторону Ниццы и Залива Ангелов), Никола де Сталь (по паспорту фон Хольстейн Сталь) трудился весьма упорно (не случайно же счетов за краски в тюбиках у него нашли на 500 000 франков) в полном одиночестве и, похоже, ему нравилось это местечко, в которое так стремятся художники.
Так вот, в ночь со среды на четверг, а точнее в 22 часа15 минут местная жительница мадам Жанна Ру, проходившая по улице Ревели, узенькой улочке, ведущей от дома Ардуэн к морю вдоль соседнего квартала, вдруг с изумлением обнаружила простертое на мостовой тело с окровавленной головой. Она без промедления забила тревогу.
Прибывшая на место полиция установила, что речь идет о художнике Никола де Стале, который родился 23 декабря 1913 года в Санкт-Петербурге (Россия) и, как незамедлительно уставило расследование, упал с террасы дома, в котором он обитал.
Вчера, в продолжение следствия, долженствовавшего установить причины смерти, полиция пришла к выводу, что речь здесь идет об акте отчаяния. Как можно было установить, Никола де Сталь выбросился с террасы дома, и найденные у него письма в соединении с теми грустными фразами, которые слышали от него соседи и некоторые из его знакомых, не оставляют никаких сомнений в том, что произошло. Он собирался устраивать выставку своих работ в Музее Антиба и уже предпринял некоторые шаги в этом направлении.
Полицейский врач доктор Максим Рустан констатировал факт смерти и выдал разрешение на захоронение тела. Супруга несчастного была извещена о прискорбном событии. Мы приносим ей глубокое соболезнование».
Заметка эта на четвертой полосе провинциальной газеты не прошла незамеченной. Кто-то, вероятно, звонил в редакцию, выражал недовольство. Может, кто-то из Парижа или кто-нибудь «сверху». Может, из кругов Сюзанны Тезена. Так или иначе, журналиста вызвали на ковер, а через неделю (25 марта) на полосе «литературы и искусства» той же газеты появилась статья о Никола де Стале, где его называли «надеждой современной живописи». Помещена была и знаменитая фотография, где де Сталь стоит рядом с Жоржем Браком, Марселиной Брак и Тедом Шемпом возле мастерской Брака в Варанжвиле. Нетрудно предположить, что недовольство парижан вызвало не журналистское неведенье живописной иерархии, а само щекотливое сообщение об «акте отчаянья» и о найденных письмах. Ведь и двадцать лет спустя биографы еще позволяли себе гадать, не вышел ли де Сталь по рассеянности (с перепою, от бессонницы, от веронала или еще от чего) в окно, вместо двери. Вероятно, такой была официально – семейная версия (ее развивает, к примеру, Валентина Ходасевич в «Русском альманахе»). Не принято (или не позволено было) писать о психическом нездоровье де Сталя, о странностях его характера. Журналист Лоран Грельсамер сравнительно недавно нарушил этот запрет и даже упомянул, хоть и мельком, о некой «циклотимии».
Точный диагноз нам неизвестен, но наличие нездоровья было очевидно не только для друзей Никола, но и для его роковой «модели». Понятно, что в семейных мемуарах писать о болезни было неположено. Да и кто допустит грубую психиатрию в цветущие угодья искусствоведенья?
А ведь надо было спасать Колю… Только вот легко ли спасти? Надо еще захотеть, чтоб спасали…
21 марта 1955 года Никола де Сталь был похоронен на кладбище Монруж. Гроб его упокоился рядом с гробом милой его подруги Жанин Гийу. Кроме жены покойного Франсуазы, младшей сестры Ольги, четырех его детей и пасынка Антека на похоронах были Андрей Ланской, Пьер Лекюир, Жак Дюбур с супругой…
26 марта в русском соборе Александра Невского, что на рю Дарю в Париже, была отслужена панихида по рабу Божьему Сталю фон Гольштейну Николаю Владимировичу. Кроме родственников, на панихиде были художники Андрей Ланской и Сергей Шаршун, а также друзья и художественные критики – Сюзанна Тезена, Роже ван Гендерталь, Ги Дюмюр…
У Людмилы Улицкой есть маленький рассказ про то, как девочка, которую мучили в детстве, но у которой все как будто наладилось в юности, вдруг выбросилась из окна. Ошеломленные этой бедой друзья и родные собираются вместе, судят и рядят, растравляя себе душу угрызеньями совести. Вот если б не так а этак, если бы я, если бы мы…