Посадочные огни
Шрифт:
– Спасибо. – Бирюза, точно после реставрации, засияла глубиной и чистым цветом.
Адам протянул бокал, они чокнулись, выпили как раз под последний, двенадцатый удар курантов.
– Я не успела загадать желание, – расстроилась Маргарита, зажигая бенгальский огонь.
– А я успел.
Адам не торопясь обошел стол, вынул из дрожащих пальцев Маргариты заискрившийся фейерверк, сунул в стакан с водой.
Марго, не мигая, следила, как раскаленный прутик зашипел и выпустил тонкую струйку дыма. Остановившимися глазами она смотрела, как наклоняется
Гирлянды перемигивались, строго соблюдая очередь, выходили на сцену: сначала зеленые огоньки, потом красные, после них желтые. И только в высшей точке замысла выбегали все вместе.
– Ева ты моя.
Этот шепот и все, что творил с Маргаритой Адам, так потрясли ее, что она разревелась. «Валька, дура, тоже еще, нашлась сексопатолог», – вытирая слезы, вспомнила Марго.
Адам перепугался этих слез, как, кажется, ничего в жизни не пугался.
– Япона мать! Что такое? Не понял, что такое?
– Слишком сильные эмоции, – прячась от взгляда Адама, всхлипнула Маргарита.
Лоб у Рудобельского блестел мелким бисером: диван разложить не успели, Адаму было тесно, и он боялся нечаянно придавить этот венец эволюции – гибкое, податливое, безупречное женское тело. Только об этом, кажется, и думал.
Самые смелые надежды Адама оказались недостаточно смелыми – эта женщина таила бездну головокружительных сюрпризов. Например, эти слезы после близости – что они значат? Вот вопрос. Если бы его спросили об этом друзья-сослуживцы во время стоянки на рейде, он не задумываясь ответил бы, что нужно тащить бабу в койку. Чтобы не дискредитировать высокое звание офицера морского флота России. Но они уже в койке. Тогда что означают эти слезы? Было о чем задуматься.
Маргарита видела, с каким удивлением и восторгом разглядывал ее этот… этот дикий моряк, но ей нужны были словесные подтверждения.
– Жена у тебя молодая, не жалеешь, что не уехал с ней? – отбросив с лица скрутившуюся тугим завитком прядь, испытующе посмотрела Марго на Адама.
Рудобельский бросил быстрый взгляд на разгоряченное лицо с еще трепещущими ноздрями:
– Жалею, что женился. Ошибся курсом: маяк был на профилактике… А ты разве не ошибалась?
– Ошибалась… Посадочные огни не горели, я и приземлилась не на свою полосу…
Рудобельский пересел на пол, оставив Маргариту лежать на диване, как на пьедестале. Взгляд Адама скользил с разметавшихся рыжих кудрей на глаза, спускался к губам, с губ соскальзывал на заостренный подбородок и прямую линию шеи.
Под пледом прятались по-девичьи упругая грудь, впалый живот, круглая попка и длинные, скульптурной лепки ноги. Чтобы оторваться от этой роскоши, требовалось все мужество офицера. Адам не чувствовал себя достаточно мужественным. Маргарита была как ведьмин напиток: чем
Рука Адама поднырнула под плед.
– Слушай, Марго, а почему ты больше не летаешь?
Галкина хмыкнула.
– Вот тот рейс как раз и был последним. – В глазах Маргариты вспыхивали и умирали хороводы огоньков. – Командир написал на меня рапорт, заявил, что я не справилась со своими обязанностями, не предотвратила драку, устроила танцы на борту, создала аварийную ситуацию, подвергла опасности жизнь пассажиров и экипажа, что приборы чуть не отказали… В общем, все, что мог, собрал…
– Постой, какие танцы?
– Понимаешь, я тогда хлебнула по ошибке водку с клофелином.
– Чего? – не поверив, переспросил Рудобельский. – С клофелином?
– Кстати, ты тоже. Я не успела рот открыть, как ты хлопнул стаканчик. Да. Я ее приготовила для того пакса, ну, у которого «белка» была.
– Ну ты и штучка! А я понять не мог, отчего меня вырубило! – Адам сжал в руках мягкие ступни Маргариты.
– Щекотно! – взвизгнула она.
– Ты ревнивая?
– Не знаю, – соврала Галкина, закуталась в плед, села по-турецки, посмотрела на Адама сверху вниз. «Ну и кто здесь теперь подданный?» – можно было прочитать в этом взгляде.
Рудобельский согласен был на служение – такая преданность и вера были в его глазах. Маргариту смущали эти перемены: что за ними стоит, надолго это все или так, под настроение? Ей ли не знать, какой обманчивой бывает новогодняя ночь: поматросит и бросит.
– А ты как оказался на берегу?
– У нас перед Новым годом кок поставил брагу… Ну а кто-то настучал. Тут же комиссия нагрянула, кок не успел все выбросить. Банку изъяли, нас всех собрали – в общем, обычная свистопляска… Я прикинулся валенком и выпил все.
Марго повалилась на спину, захохотала.
– Рудобельский, ну ты даешь! И что дальше?
– Дальше? Дальше неинтересно. – Адам махнул рукой.
– Нет, так нечестно, – возмутилась, поднимаясь, Маргарита, – я же все тебе рассказала!
– Ты – женщина, тебе положено рассказывать, – заважничал моряк, не выпуская ступню Марго. Ему все время хотелось прикасаться к ней – к этой королеве эльфов.
– И коку ничего не было? – не отставала королева.
– Перевели на другой корабль, но дело замяли. У Миколы семь или восемь душ детей… Кстати, я от него посылку с салом на днях получил… А меня отправили на берег под предлогом сокращения. Да у нас все время терки с командиром были…
Адам снова перебрался на диван. Маргарита завозилась, сооружая из пледа индийское сари.
– Я пойду? – Бирюзовые глаза смотрели безразлично-холодно.
– Вечер только начался, – пообещал тиран и деспот, зарываясь в волшебное место между гладким плечом и прохладным атласным ушком, – Ева моя.
«Кажется, это у меня проблемы с потенцией», – с тихим ужасом подумала Марго.
Губы Адама преследовали ее, бежать было бесполезно и не имело смысла – от себя быстрее получится спрятаться, чем от этих бескомпромиссных губ.